Алекс Вест - Поиски любви

Ночью, собрав свои вещи в мешок, с которым я и пришел, прихватив золотые часы из своей опочивальни, я тихо проследовал ко двору, дабы незаметно исчезнуть из жизни благородных и щедрых людей, что с терпением слона выносили все мои подвиги. Я пробирался во тьме, прислушиваясь к шорохам. Ночь выдалась на удивление тихая, и никто, как мне казалось, не в состоянии был издать и звука. Ни одной божьей твари, даже комара или мошки, меня не решались кусать. Убийца.

Дойдя до ворот, я в последний раз оглянулся на то пристанище, где я определенное время почувствовал себя необходимым. И тут прогремел гром. Пошел дождь, разыгралась гроза, уходить куда-либо расхотелось, погода испортилась.

Утром я слышал плач в спальне Рут, мне не хотелось ее посещать, потому как девчонка, расплакавшись, может захотеть мне отдаться, а я сейчас совершенно к подобному не способен, ибо при одной мысли о соитии, в моей голове всплывает образ Бенджамена, что являлся ко мне во снах. Она сама пришла ко мне, незваная гостья.

– Мне приснился Бенджамен, – мне поплохело от ее слов, однако усилием воли удалось сдержать себя в руках.

– Продолжай, – в этот момент мне хотелось повести себя наинаглейшим образом, проявив притязания к физической любви, чтобы она перестала мне доверять, ушла, и я больше никогда не имел бы с ней разговоров.

– Это был весьма странный сон. – Рут уселась на краю моего ложа, не спросив разрешения. – Мне привиделось, будто бы я уехала отдыхать в дальние края, насколько я помню из сна, это был Китай или еще какая-то очень далекая страна…

– Угу, – кивнул я, девичьи сны и толкование оных совершенно не увлекали меня.

– Вы не представляете даже, Доминик, какая прекрасная природа меня окружала! – какое это имеет отношение к Бенджамену, представить не могу. – В долине был старые заброшенный театр, куда я решила нанести визит в компании своих друзей, что на удивление очутились рядом.

– Давай ближе к делу.

– Я пришла в театр, а там проходили уроки танцев, и меня пригласил симпатичный молодой человек. Вначале я не узнала его, но это был Бенджамен. Он повзрослел и похорошел, и его глаза больше не сияли той наивностью, с которой он всегда смотрел на меня. Мы протанцевали с ним пару кругов вальса, и когда нас пригласили на польку, он вырвал свою руку из моей и скрылся, убежал. Я долго искала его глазами, но не нашла. А вечером мне пришло письмо, в нем почерком Бенджамена была написана всего одна фраза: «Тебе нет ни до кого дела, кроме себя». Вы представляете, Доминик? – мне стало жаль ее, и я пригласил ее лечь рядом. Рут заплакала.

И начался траур.

Я никогда прежде не справлял ничьи похороны, не отпевал и не видел покойников, не сталкивался так близко со смертью. Можно сказать, что прожил свою жизнь вполне спокойно относительно того, как обычно проводят свой век люди моего сословия. Я не был ни к кому привязан в своей жизни. У меня не было семьи, я жил и вырос в монастыре, безусловно, женском, монахини говорили мне, что моя мать умерла при родах, а отца никто не знал и не видел. Я не был любимцем толпы, и монахини относились ко мне спокойно и ровно, они заставляли читать Священное Писание и делать домашние задания по различным предметам. Возможно, если бы меня не усыновили монашки, я бы стал дворовым пьяницей и давно бы скончался. Как я полагал, мать моя была проституткой, только доподлинно установить свое происхождение для меня не представлялось возможным. Позже, когда я уже вырос, меня перенаправили в мужской монастырь Святого Антония, там был настолько скучно и не с кем поговорить, что под предлогом отшельничества я сбежал, сбежал прямо со службы, и ушел в леса. Я долго блуждал, побывал во множестве стран, пристраиваясь к кораблям мореплавателей, таким способом мне иногда удавалось заработать денег, поскольку долгое время находящиеся в море люди становятся суеверны, им необходимы ритуалы, чтобы поддерживать в порядке свою психику. Мне нравилось быть для них чем-то вроде талисмана. Поддерживать географические открытия, посмею указать на то, что некоторые из них были совершены с моего благословения, да и путешественники возвращались домой здоровыми и счастливыми, возможно, в том помогла моя молитва, возможно, стечение обстоятельств. Молитв я знал предостаточно, некоторые даже вынужден был придумать самостоятельно, когда не находил в памяти подходящих строк для отпущения разнообразных грехов или благословления на что-то совсем не христианское.

Я крестил совершенно разных людей и в различных условиях, даже тех, кто и не предполагал, что с ними сотворяют, иноязычных, иноверцев, которых привозили в нашу страну силой. Всех их я знакомил с учением Христа, вне зависимости, понимают они его или нет.

Путешествия мои завершились, когда я всерьез решил заработать определенное количество денег, чтобы начать новую жизнь. Я ограбил пару крестьян и решил основать дело. Однако мои завистники и преследователи сдали меня властям, и я отсидел в тюрьме несколько лет, а затем скрылся, спрятавшись в ведре с помоями, я подкупил охрану, и все мои невзгоды остались в стороне. С тех пор приходилось действовать более осмотрительно. Поскольку кроме моления и облапошивания ничего не подозревающих агнцев Божьих, ничему в жизни я был не обучен, ровно как и беспрестанному физическому труду, судьба привела меня к паперти, где в рваной и грязной одежде я восседал на строго определенном месте, границы которого нарушать мне было нельзя и тихо плакал, стонал, умоляя прохожих оставить мне частичку своего состояния. В те времена зарабатывал я неплохо, мне удалось приобрести себе лачугу и лодку, и по вечерам я выходил в море и ловил рыбу, которой питался, а утром торопился на паперть.

Вскоре мне наскучило однообразие. И я предпринял главное путешествие в своей жизни – к святыням древней земли Иерусалима. Я шел пешком несколько месяцев, в этом было мое покаяние, и увидел святыни, распростертые под голубым небом, в зной, когда на улице совершенно нечем было дышать, но мне удалось помолиться и воззвать ко Христу.

После этого на перекладных я добрался до незнакомого места, неизвестной страны и там осел на какое-то время, а после встретил замечательную семью Теобальды и Мартина Мерк, что приютили меня и давали мне кров и пищу в течении долгого времени.

Весь мой рассказ был для того, чтобы любезный читатель мой осознал, что никогда в жизни еще я не сталкивался с лишениями и потерями, что разум мой полностью был поглощен собственными переживаниями, я даже ни разу не созерцал покойников, хотя был во многих местах, повидал разное, но ни разу не отпевал, только крестил. Скорее всего, тех, кого я крестил, уничтожали, и именно за этим меня и просили вмешаться, перед их смертью, но я старался отстраниться от подобных мыслей, я не жил, а существовал в мире собственных фантазий.