Дарья Фроловская - Две трети волшебства. Творить добро – это честь

…Но это был ее мир. Ее мир, со всеми его несовпадениями и случайностями, со всеми его отличиями от желанного мира и со всем его многообразием форм и теорий развития самого существа, замкнутого в кольце бесконечного, неуловимого в том развитии движения этого кольца, из которого, точно по правилам, но всегда вопреки – всегда вопреки выбивался, вырывался, не находилось места ему – очередной герой; очередной такой единственный и неповторимый, первый и повторяющий саму поступь своих предшественников. Которому предстояло вновь наследить и оставить в память о себе, о той поре, когда наконец-то. Опять, снова и снова, на один миг этот мир, окружающий всех его обитателей, включая и героев, послушников – всех случайных наблюдателей его собственных форм и выражений тех самым чудес, которых они так жаждали и о которых в смятении и от невыносимой усталости – рано или поздно, своевременно ли, но каждого оно тяготило —думать не переставая уже не замечали, не узнавали – никак – озарялся, был укутан желанным золотым покровом, и лишь на миг этот мир в таком его проявление бессмертен был, бесконечен.

Но мир и так бесконечен. Для чего же нужны герои, эти великолепные персонажи, волшебные артефакты единственного, родного мира?

Кому нужны герои?

Кому нужны артефакты?

А в этом доме их было много. И многим они были нужны.

Так кто же те люди – молодая еще дама, обладательница прекрасных золотых локонов, аккуратно убранных под шляпку, и скептик, неудержимый скептик – кто же эти наследники прагматизма предыдущего хозяина этого дома?

Все они – все, кто был здесь, кто находится здесь, кто еще только оставил свой след в мечтах переступить порог белого дома – все они наблюдатели.

Все они, в общем-то, родные друг другу люди – изначально родные, по одному только факту своего, так сказать, существования – действительного существования; и всем им действительно нужны артефакты, и у каждого из них свой герой – единый герой, их единственный.

Но с родными людьми у них часто проблемы… Их недостаток. За редким исключением.

И каждый из них, в своем роде, уже только по этому – общий герой.

– Мы не герои. Так сказал мне человек, в которого я больше всего верил. И не обошелся этим. Ему было недостаточно. И она продолжила словами: героем мне не стать.

А я не верил ей. Не верил, но не мог ничего сказать в ответ. Не мог не слушать – я был очарован. Очарован ее словами, ходом ее мыслей – полетом, тем полетом мысли юной совсем девушки, которая совсем еще себя не оправдала – ни перед кем. Но уже была разочарована.

Была разочарована в себе и в своих силах, считала себя глупой, маленькой, смешной.

Была в глазах моих наивной, и я наивно думал, что эти ее мысли только вред собою принесут. А меж тем, при том, что она ведь действительно была тогда совсем еще маленькой и глупой, но мысли очень верные хранила глубоко внутри… И так надежно, что никакие самые гнусные сомнения и трусости порок не смог ее избавить от счастия владения ими, счастья их осознания.

Она говорила, что для нее каждый день – глава истории, и что каждый миг наполнен смыслом; что ей в мире неспроста. Но что в глазах других людей она подозревала себя сделанной из бумаги, и даже допускала, что из фанеры.

Но замечала, что, мол, чтобы быть не из фанеры, нужно хоть чуточку героем быть. Мол, для себя… Среди своих.

И, как говорила, среди множества, множества людей.

И что можем быть мы лишь чуточку героями. Что это, может, и залог счастливой жизни…

И жить хотя бы там, говорила, нужно, где любишь воздух; чтобы стоять на камне того берега, где все тебя объединяет с этим миром. Как говорила! Говорила, что со всеми, со множеством миров, со всем тем множеством миров, что непостижимы…

Говорила, что мы не герои. Что мы не должны гореть.

Но что мы можем, можем и обязаны отчасти – от имени времен был и на всех нас единых – сиять, сиять по мере, по мере нашей силы.

И не жалеть, и в пропасть не сводить себя, и не бросать лицом об землю; земля под ногами. И что бы не случилось, говорила, надо помнить – земля под ногами.

Говорила: «Так обопрись же на нее! Ведь когда-то здесь, на этом самом месте, один момент от жизни всей неодолимой стоял герой. В твоем лице герой».

У нее не было близкого друга. И в том была ее беда.

И я не мог ей в том помочь – я был не тем. Меж тем как для нас всех, для всех моих друзей и даже для всех тех, кого мы не знали вовсе – для всех она была тем человеком, тем единственным и незаменимым.

Но лишена была сама такой заботы. Такой опеки. Такого слушателя.

И без помощника такого – и без такой любви – была обречена сгореть намного раньше срока.

Гораздо раньше, чем шагнули вдаль ее герои.

Вперед, вперед она их провела – она их подвела к черте начала их большой дороги; их пути, их единого пути.

Но без нее черту переступили мы.

Без нашей волшебницы.

С тех самых пор, когда на границе появилась барышня маленького роста и от цвета волос до оттенка обуви вся близких к белому цвету самых демократичных тонах, так с того самого момента – с четырех лет – Ливанна, девочка с той границы, которую справедливо было бы назвать коренной по происхождению к ней, ни на шаг не отступала от нее; и в буквальном смысле прочно прикрепилась к ней и была напарницей во всех ее делах.