Сергей Захаров - Каталонские повести. Новая проза

Я знал и боялся, что она это скажет. Боялся, что скажет, и знал, что эти слова в конце концов прозвучат. Я не хотел никуда ехать. С той поры, как я бросил пить, и у меня наладилось с работой, мне помаленьку начала нравиться жизнь здесь, на родине. Меня, как выяснилось с началом трезвости, любят ученики, уважают родители их, для которых я быстро сделался Сергеем Валерьевичем, и, что тоже немаловано, я не так уж плохо, по местным меркам, и зарабатывал. Не Бог весть что, но для начала трезвой жизни в своей стране – довольно прилично. Я не хотел уезжать в чужую и страшную Европу. Только-только я начал вставать на ноги, только-только я стал ощущать его – совершенно мне ранее назнакомый вкус трезвой и стабильной жизни, и тут на тебе – новая неопределенность. Здесь дело не в том даже, что на тот момент я не был, из-за прошлых грехов, выездным. Дело в том, что я просто не планировал никуда выезжать. Не хотел, не хотел я в эту их Европу – я привык к своей. Там, в чужом и чуждом западном мире не было ничего, дорогого мне. Ничего, кроме Маши. А значит, там было все. А значит, выхода иного у меня тоже не было – только переезжать, когда это станет возможным.

Так в моей жизни обозначилась смутным будущим контуром она – Барселона.

И пришел год Скайпа.

* * *

Так и было: следующие одиннадцать месяцев – ровно через столько мог я пересечь границу – мы прожили с Машей под знаменами Скайпа.

В конкурсе на звание самого активного скайп-пользователя, вздумай кто его провести, мы с Машей легко взяли бы все призовые места, оставив в далеком хвосте любых конкурентов. Все время жизни, за исключением отлучек из дому по работе или в магазин, мы с Машей были вместе благодаря этому замечательному изобретению.

Поначалу, конечно, мешал «муж номер два», никак не желавший смириться с приставкой «экс». Какое-то время Маше приходилось делить с ним жилплощадь – и время это он затягивал намеренно, не оставляя надежд все же вернуть восставшую супругу в лоно.

Убедившись, что угрозами с Машей не совладать, он пробовал было давить на жалость. Не раз и не два Маша, проходя на террасу курить, заставала его лежащим на диване, с рукой, крепко прижатой к тому месту, где у хороших людей обычно бывает сердце – и вид при том у него бывал самый что ни на есть страдальческий. Обмирая от страха, цепенея от оживающего мгновенно чувства вины, бросалась она на помощь, тащила лекарства, ухаживала, хлопотала – и неимоверно страдала при том: ведь все муки этого человека – из-за нее!

Когда подобная история повторилась в пятнадцатый раз, без каких-либо последствий для здоровья бывшего супруга, она заподозрила, что ее снова водят за нос. Как только она это поняла и стала реагировать соответственно: то есть, вызывала с бесстрастным лицом неотложку – здоровье мужа резко пошло на поправку, и боли в области сердца прекратились так же внезапно, как и начались.

Тогда в срочном порядке он поменял тактику и стал при каждой возможности попадаться Маше на глаза с видом возвышенным и томно-печальным – а когда она довольно-таки лукаво интересовалась, что это у него с с лицом, муж тут же норовил перевести беседу в область высоких чувств, всячески давая понять ей, что, невзирая даже на измену, он продолжает, как и прежде, любить ее и будет любить вечно, и не посмотрит более никогда в сторону другой женщины, потому что никаких женщин, кроме Маши, для него не существует – вот такая у него к Маше любовь! Сильная, благородная и на всю жизнь. Маша неопределенно кивала и почему-то не спешила верить ни единому его слову.

Убедившись, что нежностями ее тоже не пронять, он быстро развернулся в сторону глубокого домостроя и попробовал выйти на сцену в образе настоящего сурового мужика, властелина и хозяина – то есть, того же царя, но с брутально-народным уклоном.

Хорошо помню как мы беседовали с Машей в Скайпе – как вдруг в дверь ее кабинета, запертую на защелку, сильно и властно постучали и властным же голосом мужа грозно потребовали открыть. Маша, разумеется, и не подумала – все семейные отношения меж ними были прекращены, дело оставалось лишь за разводными формальностями. Она вежливо просила его уйти – в ответ в дверь забарабанили еще сильнее.

– А что если сломает? – спросил, опасаясь, я. Мне не нравилось наблюдать за происходящим, сидя за четыре тысячи километров.

– Да может, пожалуй, и сломать, – признала Маша раздумчиво. – Кормила я его хорошо, опять же – в спортзал регулярно ходит, тренируется. Почему бы и не сломать? Здоровья хватит!

Тут же, в подтверждение слов ее, раздался оглушительный удар, треск выбитой задвижки, Машин спонтанный крик, мелькнула злая тень, экран взметнулся мигом вбок и вверх – и связь прекратилась, будто и не было ее вовсе.

Охваченный липким мгновенным ужасом, воспоминание о котором живо и посейчас, я лихорадочно давил кнопку вызова – тщетно. Маши не было в сети. И только ли в сети? Эта черная молния, этот её отчаянный крик, обрезанный зловещей тишиной… Что, что там произошло? Что сделал с ней этот домашний маньяк? Жива ли она вообще?

О, Маша! Губы мои дрожали, и руки мои дрожали, и пальцы плясали Виттом и метили мимо цифр твоего номера – но я все-таки набрал его, пытаясь достичь тебя через телефон – все зря, зря! В панике метался в тесной клетке квартиры, за пять минут уничтожил шесть сигарет и звонил, звонил, набирал твой номер не переставая, охваченный мрачнейшими предчувствиями – и едва не вскричал и не восплакал от радости, услыхав, наконец, твой голос.

– Что, что эта скотина с тобой сделала?! – я убью его, гада, разорву на части, если он тебя хоть пальцем тронул! Если хоть волосок упал с твоей головы… Скотина! Тварь! Убью! Маша, Маша, ты цела?! Убью!! – ревел я тогда, помню, гласом трубным и диким в своей первобытной мощи, сожалея безмерно, что меня нет сейчас рядом с ней.

– Кишка у него тонка, меня пальцем тронуть, – отвечала Маша спокойно и даже весело. – Никогда такого не было и не будет. С рук ему это не сойдет – он знает. И всегда знал. Ишь ты, иван грозный какой выискался… А вот ноутбук расколотил мне, да. Отправила его покупать новый – и пусть только не восстановит мне все через час! Эй, эй, что ты! Ты там не волнуйся так – я за себя смогу постоять.

А я плакал, на самом деле плакал, не стыдясь, от радости – что она цела, жива, и я слышу родной её голос.

«Второй номер», однако, не унимался. Вскоре заплакала уже Маша – и позвонила в слезах.

– Осторожней ходи по улицам, а вечером и вообще из дому не ногой, даже за сигаретами! – инструктировала сквозь слезы она. – И дверь входную не забывай запирать, как следует. Этот козел нанял киллеров!

– Каких ещё киллеров?! – удивился я. С появлением Маши моя жизнь сделалась гораздо более разнообразной.