Серафим Богданов - Последний старец. Сталинградский снег. Черт побери!

Впервые в истории Второй Мировой войны сражение разыгралось внутри города. На улицах, в «коробках» разбитых домов. В подвалах и системе канализации. Советские солдаты генерала Чуйкова, командующего 62-й армией, применили тактику боёв, которая лишала немцев их преимущества – массированных танковых атак. И фланговых «обводов». В большом городе трудно было ориентироваться. Тем более среди дыма и огня, застилавшего небо. Невозможно было рассчитывать на сигнальные ракеты. Радиосигналы глушили железобетонные развалины. Из щелей, оконных проёмов и баррикад русская пехота, средь которой часто мелькали «полосатые черти» в бескозырках, разила танки и самоходки. Зажатый стенами домов панцер с оборванной гусеницей становился отличной мишенью. Русские наловчились подбивать переднюю и замыкающую машины – их добычей становилась вся колонна. Не приспособленная к уличным боям германская пехота несла потери. Стали использовать части полевой жандармерии и сапёров – они были обучены тактике боёв в городе.

Циклопические развалины Тракторного завода им. Дзержинского (СТЗ), что раскинулись за Купоросной балкой, поразили воображение генерал-полковника. Здесь почти не переставая, под огнём 105-мм гаубиц и бомбами пикировщиков, русские продолжали выпускать с конвейеров десятки танков Т-34. Без краски, а порой без прицелов танки шли в бой. Это поражало воображение! Порой, в искорёженных 62-тонных Кристи обнаруживались люди в рабочих спецовках. Они висли на рулях, застывали за окулярами танковых прицелов. Свисали из башенных и лобных люков. А подходы к заводу «Баррикады» защищали девушки-зенитчицы. Не умевшие стрелять из 85-мм пушек по наземным целям, они продержались менее часа. Панцеры и панцервагенс Курта фон Зейдлица-Курцбаха, смяв этот слабый заслон, на целую неделю увязли в боях. За цеха, что обороняли поначалу лишь рабочие из ополчения.

…Паулюс пытался вызвать в памяти образ русского старика. Время от времени у него это получалось. Особенно ночью, когда он лежал на походной алюминиевой койке. Смотрел в темноту перед собой. Видел какие-то неясные свечения. Из них нередко возникало знакомое ему до боли, по отечески ласковое лицо.

«…Да, я был не прав, отец, когда не послушал ваш мысленный совет. Я продолжил службу в вермахте. Продолжил воевать. Сейчас подчинённые мне солдаты сеют разрушение и смерть в т в о е й стране. Стало быть, я являюсь главным преступником. Ответственным за эти страдания и разрушения. Эти солдаты подчиняются своим офицерам. Они получают приказы от своих генералов. А генералы… Я изо дня в день отдаю в штабе приказы. Убийственные и бессмысленные. Всем существом я ощущаю, что нет тех оправданий, которые могли бы смягчить мою жалкую участь…»

«…Да, оправданий нет и не должно быть. Однако ты не единственный, кто ощущал себя таковым в ВЕЛИКОЙ ПРИРОДЕ. Многие, очень многие видели себя со стороны и ужасались. Считая себя ранее непорочными, каждый из них вскоре обнаруживал своё ужасное несовершенство…»

…Паулюс, устало запахнувшись в генеральский китель, вышел во двор станичного дома. Тёмно-синее, почти чёрное небо было усеяно гирляндами созвездий. На них, возможно, теплилась или зарождалась чья-то жизнь. Дай бог, чтобы там не повторился тот кошмар, в который ввергла себя наша сумасшедшая цивилизация, подумал Паулюс. Он ощущал всем телом и душою лёгкую, успокоительную прохладу. Она мягко обволакивала плечи. Проникала в лёгкие. Снимала напряжение у бешено работающего головного мозга.

В той стороне, где в огнях пожарищ раскинулись безобразные руины Сталинграда, тоже стояла удивительная тишина. Похоже, боевые действия временно прекратились. Стороны достигли неофициального перемирия. Такое случалось на войне. С обоих сторон выходили парламентёры с белыми платками. Или отрезами простыней на палках. Они предлагали не открывать огня, пока не уберут раненых или не похоронят убитых. И меж бездыханных и ещё живых тел, посреди воронок и развалин, ходили бок о бок те, кто стреляли друг в друга. Ни, комиссары, ни особисты не мешали русским. А немцев не пугали ни SS, ни Abwehr.

Между тем в руинах начались снайперские бои. Германских «ангелов смерти» возглавил майор Кёнинг. Чемпион Олимпийских игр по стрельбе и личный друг рейхсфюрера SS Гиммлера получил задание: создать систему губительного огня. Чтобы «русские фанатики» ни днём, ни ночью не чувствовали себя в покое. Похоже, это у него выходило плохо. Потому что с русской стороны против него действовал охотник-сибиряк Василий Зайцев. Его снайперы укладывали немцев как на стрельбищах. Майор, памятуя о своих олимпийских регалиях, тщетно пытался достать пулей «неполноценного русского», пока сам не нарвался. Пуля русского сразила его прямо в лоб среди развалин Сталинградского элеватора.

«…Вот так унтерменш, – сказал по этому поводу Адам. Ему заносчивый Пауль Кёнинг не нравился ещё при жизни. – Это я о русском! Кто бы мог подумать! Рейхсфюреру будет тяжело пережить своё поражение. Он явно проиграл свою битву за Сталинград. Как вы думаете, герр генерал, каковы наши шансы?» «Вильгельм, вы, я вижу, не унимаетесь в своём красноречии! – улыбнулся ему Паулюс. – Оно не доведёт вас до добра. Лучше спросите своего русского друга. Как есть… Сергей? О, да. Он помогает вам изучать нравы русских. Или обратитесь к капитану Больро из оперативного отдела. Он, если не изменяет моя память закончил русское пехотное училище в 20-х. Наверняка, у него не стёрлись воспоминания о славянском коварстве…»

Паулюс прогуливался между высокими штабными автобусами, фургонами походных радиостанций, легковыми «мерседесами» и «опелями». Всё было затянуто маскировочными сетями. На редких возвышенностях стояли зенитки-88 и 20-мм автоматы. Русские Пе-2 (У-2), старомодные бипланы, неслышно стрекоча моторами, подбирались к германским штабам или позициям. Прицельно-точно сбрасывали на головы или в открытые люки осколочные, а также фугасные бомбы. Летели они на низких высотах, не доступных для зенитной артиллерии (она не могла взять такой угол), а также скоростных «мессершмиттов». За сбитый самолётик полагался Железный крест и отпуск в фатерлянд. Их прозвали «кофейными мельницами», «хромыми воронами», а также «дежурным унтер-офицером». Также как и он, они неслышно подкрадывались и беспрепятственно уходили восвояси.

Время от времени прохаживались фигуры часовых в стальных шлемах, с винтовками или автоматами. Но Паулюс старался держаться незамеченным. Он как никогда нуждался в том, чтобы побыть одному. Он вспомнил невольно о былых боях. 6-я армия, встречая упорное сопротивление русских 61-й и 62-й армий, сумела выйти к Волге. Потери были не символические – с момента боёв за Харьков было убито и ранено до 100 тысяч человек! Панцердивизии лишились 30% «роликов», многие из которых, правда, удалось восстановить и поставить в строй. Русские потеряли вдвое больше, особенно в танках и авиации. Всё потому, что командующий Южным фронтом маршал Тимошенко и член Военного Совета Хрущёв действовали в худших традициях наступательной стратегии. Под угрозой приказа №227 (который, к слову, скажем, карал лишь трусов и дезертиров), прикрываясь именем Сталина, они гнали в неподготовленные контратаки на закрепившиеся в обороне части вермахта своих солдат и бесценную технику. Получив копию приказа операции «Фридрих» (был сбит майор Рейхель из оперативного отдела группы армий «Б»), они развили наступление на Изюмский выступ без должного взаимодействия с другими участками фронта. После провала 2-й ударной армии и потери Крыма, после чего стало ясно – в окружении Сталина есть утечка информации. А выход к Сталинграду, на подступах к которому создавались мощные оборонительные сооружения, стал возможным по одной причине – окружение в районе Калача танкового корпуса. Он прикрывал после потери Орла (тоже сильно укреплённого!) выход к городу. Вместо того, чтобы занять эшелонированную оборону, повинуясь приказам Хрущева и Еременко, нового командующего Южным фронтом, бывшего сотрудника охраны Троцкого, ударили по наступающим танкам Зейдлица-Курцбаха. И попали в «котёл».