Серафим Богданов - Последний старец. Сталинградский снег. Черт побери!

Паулюс вздохнул. К удивлению своему он увидел прогуливающегося по станичной улице полковника Адама. Тот заметил своего генерала. Ускорил встречный шаг. По опыту он знал, что предстоит интересная, очень важная беседа.

– Почему вам не спится, Вильгельм? – тихо спросил Паулюс. Он старался смотреть прямо в глаза, как это делал русский старик. – В такое судьбоносное для рейха время его солдатам необходим длительный и спокойный сон. Разве только генералы… На них лежит такое бремя – в том числе, о спокойном сне своих подчинённых…

– Я пробовал написать письмо жене, – молвил Адам, подойдя к Паулюсу вплотную. – У меня ничего не вышло. Из головы не выходит тот полевой лазарет. На развалинах вокзала, где мы побывали вчера. Помните, герр генерал?

Паулюс нахмурился. Коротко кивнул. Как такое можно забыть? «Кюбель» в сопровождении мотоциклистов охраны вёз их по улицам, которые походили на скальные обломки. Всюду торчали вывороченные, согнутые в штопор взрывной волной стропила, искорёженная арматура выглядывала из развален как обглоданные рёбра или скрюченные пальцы. То там, то тут виднелись обгоревшие остовы русских и германских танков. Дымили искорёженные бронетранспортёры и самоходные орудия. Над восходившими к небу каменными обломками виднелась громада элеватора из серого бетона. Сам вокзал был объят пламенем. Мимо них сновали германские солдаты. Их лица под глубокими стальными шлемами были покрыты копотью от пожарищ. Мундиры были изорваны и перепачканы в саже. Переносили пулемёты, перекатывали 37-мм пушки. Переносили на носилках раненых. Они прошли в полевой лазарет, что расположился в пакгаузе. Прямо на каменном полу лежали десятки раненых. Обер-ефрейтор, которому доктор только что отпилил блестящей, красной от крови пилой ногу (её пронесли мимо Паулюса и Адама в цинковом тазу) сидел и улыбался. Он жадно затягивался папиросой, словно не чувствовал боли. «…Иваны дерутся как звери! – внезапно произнёс он странным, нечеловеческим голосом. Его глаза дико блеснули. Он истерически захохотал. – Из моего батальона остался в живых я. Только я! Все погибли! Они всех здесь перебьют. Если хотите знать, то это – кара Бога за наши грехи…»

– …Победы нашего славного вермахта не дают нам права писать победные реляции. Особенно, когда до конца дела осталось ещё далеко, – продолжал Адам, вдумчиво улыбаясь. Словно разговаривал сам с собой. – Жене, которую я горячо люблю, нельзя лгать даже в письмах. Она всё поймёт и всё простит. Каково будет мне смотреть её в глаза? Выносить эту пытку?

– Каково будет нам всем… – тихо произнёс Паулюс.

Он мысленно перенёсся в другой памятный день. 23 августа 1941 года. Тогда сотни самолётов 4-го флота Рихтгоффена (Ju-88, He-111, Do-17, Ju-87) нанесли смертоносный удар по городу Сталина. По приказу последнего, доведённого до 1-го секретаря обкома Чуянова, эвакуация гражданского населения как заводов и учреждений категорически запрещалась. Она могла быть расценена как сигнал к сдаче города. Жертвы были колоссальные. Под обломками гостиницы «Интурист» погибли раненые бойцы и командиры Сталинградского фронта. Не спасся никто.

Паулюсу вспомнилось и другое. Вчера они поднялись по крутой лестнице водонапорной башни. Оказались над Сталинградским вокзалом, откуда простилалась панорама всей битвы. Вдали, над руинами домов, где улицы скрещивались у овальной площади Павших борцов, высилось большое здание с фронтоном и полукруглой аркой – Центральный универмаг. Его внутренние перекрытия осели и провалились. Осколки выбитых стёкол над колоннами кроваво отражали языки пожарищ и блески взрывов. Там засели русские из состава моряков волжской флотилии и высадившихся пехотинцев 61-й армии. Туда по данным воздушной разведки (Паулюс сам держал в руках свежераспечатанные снимки) на самоходных баржах были подогнаны и выгружены два десятка Т-34/76 и КВ-2. Помимо всего прочего – полевые орудия калибра 76-мм, прозванные в вермахте за эффективность огня «рахат-бум». Русские создавали баррикады из обломков, сваренных из рельс «ежов», минировали противотанковыми минами подходы к Волге. На крыше универмага скорее всего находились корректировщики: русские 122-мм гаубицы Л-3 с того берега слишком точно поражали скопления германской пехоты и танков ещё в развёртывании. На площади вокзала, возле фонтана со скульптурной композицией из пионеров и лягушки (подобный фонтан был у Центрального универмага), группировались под прикрытием дымовой завесы PzIV и PzIII Ausf G, F1 и F2. Эти панцеры были снабжены дополнительными бронеэкранами и часть из них была вооружена длинноствольными 75-мм пушками. Они испускали выхлопы синтетического бензина, который всё увереннее гнали в рейхе. За ними, спешившись с грузовых «опелей», полугусеничных «бюссингов» и «опель-маультиров», Sd. Kfz. 8 а также бронетранспортёров «Ганномаг», выстраивалась в боевые порядки пехота. Штурмовики выделялись короткими маскировочными куртками, а также русскими ППШ-41, которые были незаменимы в ближнем бою. В транскрипции вермахта эти автоматы получили обозначение MP-717 (r). Справа со стороны пакгаузов разворачивалась батарея 105-мм Sе HF 18. Она принялась обстреливать волжские переправы. Из длинных хоботов 6-тонных пушек с массивными станинами вылетали лоскутья пламени. Тут же офицер связи, протянул к ним провод полевого телефона: генерал фон Зейдлиц-Куртценбах докладывал что танки и самоходки саксонской дивизии заняли «Дом лётчиков». Это было на левом фланге. Да, такое же полукруглое здание из розового туфа. Чем-то схожее с Центральным универмагом.

Вскоре площадь вокзала с музеем обороны Царицына были накрыты огнём из 102-мм миномётов системы Шавырина. Взметнулись клубы дыма вперемешку с огнём и обломками. В мембраны «Эриксона» донёсся знакомый голос: «Генерал-полковник! Русские силами десятка танков КВ-1 и пяти Т-34 атакуют мои позиции. В моём распоряжении четыре самоходки Stug III Ausf E, три Pz III Ausf H. Пять Pak 38. Немедленно вышлите поддержку люфтваффе и подтяните танки! Нам не выстоять…» Это кричал командир саксонской 113-й дивизии. Он как в воду глядел: через пол часа русские отбили «Дом лётчика». Стали с левого фланга обходить боевые порядки вермахта. Вскоре с площади Павших борцов выползли тяжёлые и средние русские панцеры. КВ-1 по зелёному корпусу и угловатым башням были окрашены белыми полосами. Они только что расстреляли севшие на мины панцеры. Теперь помогали русской пехоте штурмовать здание исторического музея и вокзала. Зеленовато-жёлтыми горошинами, пригибаясь и залегая, за ними бежали пехотинцы. Некоторые катили за собой прикрытые щитками станковые пулемёты «Максим». Из окон музея (здание было из красного кирпича, с белыми каменными наличниками на фигурных окнах, с шатровой крышей из железного листа) повалил густыми клубами дым. Вылетали пучки искр. Тридцатьчетвёрка с ходу распластала гусеницами 50-мм противотанковое орудие. Прислугу, что попыталась отползти, расстреляла русская пехота. Артиллеристы были вооружены пистолетами «Люгер». Серьезно отстреливаться они не могли. Вскоре все трое дёргали в предсмертной судороге ногами в сапогах, подбитых гвоздями.