Серафим Богданов - Последний старец. Сталинградский снег. Черт побери!

Т-34, разворачиваясь на одной гусенице, вёл круговой обстрел здания вокзала. Одновременно поливал очередями вход и выход музея. Оттуда, из огня, пытались вырваться германские пехотинцы. Надо было эвакуироваться – промедление грозило попасть в плен. Этого ещё не хватало, подумал Паулюс. Он затопал каблуками по лестнице вниз, где ждала охрана и «Кюбель». А над площадью уже летел Пе-2, русский скоростной пикирующий бомбардировщик. Он уронил бомбы на тяжёлую батарею. Накрыл огнём из скорострельных пушек тяжёлые 75-мм орудия образца 1913 года. Пролетел в сторону Домов специалистов желтовато-зелёный бомбардировщик Br. 20 Cicogna в окружении трёх остроносых истребителей С.200 Saetta из состава итальянской 22-й истребительной группы С. A. F.O. Германские He-111 эмблемой «красного барона» бомбили переправы. Там копилось множество мирных жителей, а также военной техники. Сбитых над Волжскими переправами германских лётчиков обычно в плен не брали. Толпа разрывала их на части. На острове «Голодный» расположился штаб 46-й дивизии. Её командир и начальник вскоре будут расстреляны по приговору военного трибунала за самовольную эвакуацию.

Это был один из ста дней битвы за Сталинград. В ходе, которого город, вернее его объятые дымом и пламенем руины, переходили по многу раз из рук в руки. Эта кровавая мясорубка выкашивала многие тысячи людей. Прежде всего, молодых и здоровых. Волею судеб им было уготовано участие в кровавом эксперименте.

– …Я тоже люблю свою жену и своих детей, – продолжал Паулюс. – Они остались далеко в Германии, хотя постоянно пребывают здесь, в моём сердце. Им тоже нельзя лгать. Этой болезнью, Вильгельм, больна вся нация. Мы боимся признаться друг-другу во лжи – какой чудовищной л о ж ь ю даются нам эти победы! Я сейчас вспомнил этого русского с бородой. Если он прав, то мы все обречены. Это нужно принять как должное. Как наказание, ниспосланное Богом.

– Не понимаю вас, герр генерал, – полковник Адам нахмурился. Он неслышно сдвинул начищенные каблуки сапог. – По-моему, вы хотите сказать, что война проиграна? Не так ли?

– Нет! Война только часть нашего поражения, – смутился Паулюс. – Мы проигрываем жизнь, которая кончается там, где начинается страх перед вечностью. А она велика. К сожалению, мы этого ещё не понимаем. Этот русский понял…

Он указал длинной рукой на красновато-зелёные огни Кассиопеи, что раскинулись прямо над ними. Они готовы были обрушиться и придавить собой всё неразумное, истребляющее себя человечество. Во всяком случае, так казалось.

– Мой друг! Это тоже жизнь, – неожиданно сказал он. – Возможно, что некая сила, будь то Великий Бог или таинственные жители далёких планет, взяли и поделили часть с в о е й жизни. Путём сложнейших молекулярных процессов создали с а м и х с е б я через нас. Сотворили человека по образу и подобию своему, как это сказано в Святом Писании. Мой друг! Я никогда не задумывался над этим, но этот русский… Верите ли? Он изменил меня. Проник в мою суть и зажёг её интересом к н о в о й жизни…

Они некоторое время помолчали. Светало… В воздухе гудел Bf 189. Знаменитая «рама», которую было трудно сбить расчётам ПВО. Этот самолёт-разведчик с огромной высоты фотографировал расположение врага. Передавал точные данные в штаб люфтваффе, который немедленно высылал эскадрильи «штукас», либо радировал артиллеристам или химическим миномётам.

– Боюсь, что с такими мыслями вам сложно будет отдавать приказы, – заметил Адам. – А в остальном… Я тоже вспоминаю об этой удивительной встрече. Она говорит о том, что надо быть честными. Мы попали в другой мир. В другое измерение жизни. Стараясь подчинить его своим правилам, мы изменились сами. «Жестокость и ещё раз жестокость»! Фюрер не прав. Жестокостью не подчинить волю народа с тысячелетней историей. Жестокость – тот инструмент, который изменяет нас самих. Мы перерождаемся: из сверхчеловеков превращаемся в расу карликов и пигмеев, – Паулюс виновато усмехнулся. Кивнул в знак согласия. – Возможно, русский прав: этот контроль выдумал Бог. Как ОН выдумал нас. С тем, чтобы мы вершили Суд над Ним, а Он – над нами.

– Это замкнутый круг, Адам, – вздохнул Паулюс. – Человечеству из него не выйти. Человечество всё время пытается разорвать этот порочный круг войнами.

– Возможно это так, – Адам осмотрелся. – Возможно… Спокойной ночи, герр генерал. Увидимся уже сегодня. По оперативной сводке – русские снова начнут наступление в районе посёлка «Баррикады». Там будет пекло…

* * *

…Цвигун выбрался из воды. Пристань горела. Ярко-оранжевые языки пламени обгладывали низкие деревянные постройки. На боку, выглядывая на половину из воды рубками и трубами, показывая острые носы, лежали баркасы и катера. Автомат пришлось утопить, что б спастись самому. Баржу, на которой переправляли батальон 35-й стрелковой дивизии, потопили вражеские пикировщики. Как только она оказалась на середине Волги, те налетели из-за туч. Бойцы дружно открыли огонь из стрелкового оружия. Но очередью из автоматической пушки один «лаптёжник» разбил форштевень. Затем в клочья разлетелась фанерная радиорубка. Вышло из строя рулевое управление. Баржа, работая мотором вхолостую, стала кружить на месте, вспенивая мутно-синюю воду. Раздался крик: «Братцы! Тикай! Щас потопят!» Все кинулись в воду, срывая с себя шинельные скатки, патронные сумки, швыряя оружие. Цвигун, выпустив последние две очереди из ППШ (дождавшись, пока затвор брякнет металлом), стремглав прыгнул головой вниз. Шумно зарылся в волну.

Он выбрался на жёлтый песок босой. В одной гимнастёрке без ремня. Из оружия – самопальный ножик с деревянной ручкой, что был привязан к телу. Да бритвенное лезвие «Нева», что зашито надёжно в воротник гимнастёрки. На песке сейчас же взметнулись фонтанчики. Вот б…! Снайпер… Цвигун тут же нырнул головой за разбитую лодку. Щёлк-щёлк! Над головой образовалось два выходных отверстия. Звездообразной формы. Падла фрицевская! Не видать тебе твоей мамы, если я до тебя доберуся. Помяни моё слово.

Дождавшись момента (у фрица должна была выйти обойма), он с перекатом достиг откоса. Вскарабкался по нему к ближайшим развалинам. Никого… Только дымила разбитая полуторка. Рядом – два бойца с натёкшей под ними кровью. Один лежал крестообразно, раскинув руки. Другой, привалившись к рубчатому скату, казалось, смотрел в пыль. Пуля снайпера угодила ему в висок. Похоронить бы вас, братки, да возможности такой нет.

Он переполз через груду битого кирпича. Держа ножик лезвием к себе, прополз на локтях половину подвала, что зиял многочисленными отверстиями от снарядов. Лучшего места для стрельбы не сыскать. Где э н т о т гад? Где?..

– Ты не меня ищешь? – возник точно из небытия голос.