Екатерина Северная - Я напишу твою смерть

– Гений психологических драм и надёжная опора российской литературы двадцать первого века, – охотно подсказал писатель, слегка растянув уголки губ в улыбке.

– Едва ли критики будут столь же сильно расположены к неизвестному автору из интернета. Там таких – тысячи.

– Я – это не только моё имя. Я – это то, что я пишу. И мнение критиков в наши дни мало кого волнует. Когда у меня будут тысячи восторженных отзывов от читателей, издатели в очередь выстроятся, чтобы напечатать тираж на моих условиях. А я приду к тебе, Стас. И я тебе это сейчас говорю не как издателю, а как другу.

– И какой же псевдоним ты возьмёшь?

Эдвард снова слегка улыбнулся, нервно покрутил головой, убедился, что рядом никого нет, но всё равно наклонился к самому уху приятеля, чтобы прошептать:

– Гудвин.

То ли это имя так развеселило издателя, то ли он выпил уже достаточно пива, да только он захохотал в голос.

– Это как в песне, что ли? «Писатель Гудвин был творцом строки со стажем…». Русский рок, великий и могучий..!

Эдвард зло сверкнул глазами и сжал было кулаки, однако тут же взял себя в руки и с ледяным спокойствием принялся дожидаться, когда Стас успокоится.

– У него будет весьма неординарная история, – тихо проговорил писатель, – Очень любопытная легенда. И необычная подача, новый формат. Хочу немного поиграть с читателем в игры. Никто не будет понимать, что правда, а что – проза. Я заставлю говорить о нём даже людей, далёких от литературы.

– Ну удачи тебе, Гудвин! – стукнул кружкой по барной стойке раскрасневшийся издатель, протирая влажные глаза.

– Кроме тебя об этом никто не должен знать, – вдруг схватил его за руку Эдвард, – Ты мой друг, и я рассказал только тебе.

Если бы не приглушённый свет бордового торшера из магазина антиквариата, в просторной спальне с панорамными окнами царила бы абсолютная темнота. В кресле перед стеклом, которое начиналось от самого пола и являло изумительный вид на ночной город с высоты двадцатого этажа, развалился мужчина. У него на коленях устроилась полностью обнажённая блондинка. Она прижималась к нему всем телом и разве что не мурлыкала, пока он небрежно поглаживал ладонью её округлую грудь и время от времени теребил сосок.

– А ты сама-то как думаешь? Почему мои книги имеют такой успех? – прищурив глаза и склонив голову, спросил он.

– Потому что твои книги интересные, Эдди. Как же иначе.

– Ну а почему именно они такие интересные, ты когда-нибудь задумывалась?

– Потому что ты гений, – она с восторгом обхватила его голову руками и вплотную приблизила своё лицо к его сверкающим горячим огнём глазам.

– Нет, не поэтому. Точнее, не только поэтому.

– Так открой же мне свой секрет, дорогой, – возможно, ему показалось, но он уловил в её голосе нотки иронии.

Молчание. Глоток белого креплёного вина, привезённого из сентябрьской поездки в Порту.

– Итак, твои книги такие интересные, потому что… – подзадорила его она.

– Я всё это пережил на собственном опыте, – на одном выдохе выпалил писатель и как-то странно улыбнулся. Его призрачная улыбка отразилась в стекле окна и подкрасилась тусклым светом огней мегаполиса, сверкавших где-то далеко внизу.

– Всё? Что ты имеешь в виду?

– Ну, всё, о чём написано в моих книгах… так или иначе касалось меня самого. Знаешь, я не люблю что-то выдумывать. Разве можно писать о том, чего не испробовал на себе сам? Разумеется, нет! Иначе это будет лишь игра слов. Пусть виртуозная, но игра. А мне всегда хотелось правды. Даже если для этого придётся вывернуть себя наизнанку и заглянуть за грань, недоступную большинству людей…

– Эдди, ты меня пугаешь. Твои шутки…

– С чего ты взяла, что я шучу? – довольно резко произнёс он и с глухим звоном ударил бокалом о стеклянный круглый столик.

– Ну потому, что этого не может быть. В твоих романах так много всего намешано…

– Повторю ещё раз. Всё, о чём ты читала в моих книгах, я пропустил через себя, через свой опыт.

– Я тебе не верю. Это немыслимо. Это… Это же… Ты это серьёзно?!

– Если тебе что-то не нравится – я тебя здесь не держу.

Женщина соскочила с его колен и начала торопливо одеваться, нервно хлопая дверцами шкафов и размазывая по щекам злые слёзы. С минуту он молча смотрел на эту картину, внимательно и сосредоточенно, будто пытаясь запомнить каждый момент. Потом вдруг сорвался с места, подбежал к ней и обнял за плечи:

– Ну что ты, малыш. Постой. Я неудачно пошутил, а ты слишком серьёзно отнеслась к моим словам. Не будем из-за этого ссориться. Мы просто друг друга не поняли.

Она попыталась было возразить, но он заткнул её рот поцелуем и повалил на высокую круглую кровать.

«Ладно, всё. Хватит. Теперь поговорим без посторонних глаз. Только я и ты, дорогой читатель. Я пишу эти записи в своём тайном дневнике, который скрыт от внимания общественности. Здесь будет настоящее. Мои настоящие мемуары. Которые мои поклонники прочтут только после моей смерти – согласно моему завещанию. В этом что-то есть, не правда ли? Я уже обо всем позаботился. На случай, если я вдруг умру раньше, чем мне хотелось бы предполагать, в завещании указано, где лежит моя флешка с этими записями – и разрешение на их публикацию. Но только после моей смерти. Только после.

Мне многие завидуют. Как вам это удалось – восклицают одни. Вы – гений современной литературы – вторят им другие. Обо мне говорят, это да. Но только те, кто мнит себя принадлежащим к так называемой богеме и «высокому искусству». Какая чепуха! Разве это – та самая слава, та самая фортуна, за благосклонность которой миллионы людей готовы поступиться своими принципами и вообще всем, что у них есть? Я хочу большего. Я достоин большего. Я хочу, чтобы моё имя было на слуху не только у любителей провести пару вечерков в неделю с книжкой, стараясь оторваться от гнетущей реальности и хоть ненадолго забыться, заменяя выдуманными историями вино, секс и все прочие куда более приятные способы забвения… Хочу, чтобы обо мне узнали всё. Даже если меня уже не будет в этой реальности.

Что толку строить нагромождения из воздушных замков и сокровенных сюжетов, расплёскивать капли дорогого 30-летнего вина в надоевшей и унылой повседневности, пытаясь докричаться до тех, кто всё равно тебя не поймёт или извратит каждое твоё слово? Сам не знаю. Амбиции? Честолюбие? Пожалуй. У кого-то есть заоблачные цели нахватать с неба звёзд, у меня же всё гораздо проще – мне нужна известность. Я хочу, чтобы моё имя зазвучало на всю страну, а потом – и на весь мир. И никак иначе. Поэтому всеми силами я буду приближать сие событие, шагая вперёд по своему отнюдь не усеянному розами пути.