Лана Петровских - Затеряться в любви

– Ты хоть и не меня ждешь, извини, старик, Раиска спать ушла.

Барон потоптался и, подняв хвост, с достоинством удалился. Достав из холодильника огромного карпа, я плюхнула его в раковину.

– Жила-была курочка Ряба и снесла она золотое яичко… Сейчас бы мне то яйцо. Жаль курицы нет, попросила бы одно единственное желание… Но курицы нет, а есть рыба – карп, – сказала я и достала рыбный нож для чешуи. – А почему собственно жалко? У меня есть рыба, почти рыбка, почти золотая. Во, как блестит! Сейчас откроет рот и спросит, чего тебе надобно, дура? А что, именно так и спросит…

Карп в моих руках вдруг неожиданно стал сотрясаться, открывая и закрывая рот. В испуге я бросила нож и рыбу. Она, тяжело ударившись хвостом о край мойки, плюхнулась под воду.

– Больно же… – сказал кто-то.

Я попятилась, потрясла головой и несколько раз глубоко подышала.. Когда остановилась, прислушалась. Подошла к радио, на всякий случай пощелкала кнопками.

– Оно и не может работать, какой месяц прошу мужа починить – бесполезно. Пора спать, не к добру мерещится…

Я подошла к раковине и снова, взяв нож, сказала:

– Есть рыбу я люблю, но терпеть не могу ее чистить. Да и запах, пока она готовится. Фу…

– Я тоже, – услышала я в ответ. Карп лежал на боку, тяжело дыша.

– Я с ума начинаю сходить? – тихо спросила я, глядя на карпа.

– В жизни может быть все, что угодно, – ответил он. У тебя не найдется водички похолоднее?

– М-мм, – промычала я и неуверенно протянула руку к крану.

– Да не бойся, я не кусаюсь, – сказал огромный карп и сглотнул.

– В этой жизни может быть все, что угодно – его слова сорвались у меня с языка.

Закрыв кран с горячей водой, я робко предложила:

– Может тебе поплавать?

– Хорошо бы, а можно?

Я помчалась в ванную. До упора открутила холодный кран и заткнула дырку. Во мне начинало просыпаться что-то Greenpeacовское, я вернулась на кухню и подошла к карпу.

– Может, ты выключишь сковородку, неприятное, знаешь, зрелище. Ведь это для меня приготовлено?

Я смущенно улыбнулась, не решаясь кивать или сочувствовать. Он понимающе покачал головой и чуть прикрыл свои огромные глаза.

– Извини, – пролепетала я.

– Да ладно, понимаю. Что делать? Жизнь такая.

Я бережно отнесла его в ванную. Присев на табурет, я с удовольствием и удивлением смотрела на плескающийся несостоявшийся обед. Карп весело играл хвостом, кувыркался. Поливал меня водой, зачерпывая ее большим розовым ртом. Изображая дельфина, он забавно попискивал. А потом начал рассказывать анекдоты из собственной жизни. Как же я хохотала, не задумываясь о нелепости ситуации. Он резвился, что-то напевал. Я, не зная мотива, на ходу придумывая слова, подпевала ему. Вдруг во время очередного всплеска хохота дверь в ванную приоткрылась, и просунулась сонно-тревожная голова мужа:

– Ты чего тут? – пробасил он.

Я поперхнулась и застыла. Несколько долгих секунд мы смотрели друг на друга. Муж развернулся, непонимающе пожал плечами, и пошел в комнату. Я широко открытыми глазами продолжала смотреть на распахнутую дверь. Шлепанцы мужа мирно зашаркали по коридору удаляясь. Затихли. Я облегченно вздохнула и прикрыла дверь. Яркие зайчики весело бегали по воде, которая круговоротом убегала в темное отверстие. Я смотрела в ванну, и до сознания начинало доходить, что-то не хватает в этой картинке, чего-то явно не доставало. Сбив себя с возникшей мысли, спросила вслух:

– Почему я тут сижу? Мне ж еще на завтра обед готовить…

Я встала, вытерла о фартук мокрые руки и, выключив свет, пошла на кухню. Дым от пережаренного масла не давал вздохнуть, попадал в глаза. Защипало, запершило горло. Слезы незамедлительно затуманили видимость. Выключив почти черную сковородку, я села на стул. На часах было половина второго ночи.

– Что-то я припозднилась. Пойду-ка лучше спать. Завтра встану пораньше и все приготовлю.

Я повесила фартук на крючок и пошла в комнату. Муж крепко спал, закатавшись в общее одеяло. Со второй попытки мне удалось натянуть край пододеяльника на себя. Я закрыла глаза и, вожделенно вытянув ноги, задремала. «А может, он просто уплыл… к соседке… там тоже не хватает сказок…» – философски подумала я засыпая.

…Она открыла глаза, что-то непонятное медленно скользило по незнакомому кафелю приятного цвета. Фокус взгляда настраивался столь же неторопливо. Сквозь нерезкую, будто целлофановую, преграду стала вырисовываться картинка.

Большая капля сползала по стене. Ванная комната персикового оттенка. Улыбаясь, она слизнула прозрачную каплю.

Её умытое душем тело ощущало космическую бесконечность, будто миллиарды сверкающих звёзд летели навстречу, и чувство невесомости превращало собственное «я» в парящую частичку Вселенной… Она вновь закрыла глаза, уткнувшись лбом в персиковую стену.

Счастье.

В памяти неяркими вспышками, как в калейдоскопе, возникли снимки предшествующих часов… Сладкий дурманящий аромат ночного лета навязчиво проникал в окно. Посмотрев на часы, она слегка заколебалась, но душа рвалась прочь от душных стен одинокой квартиры. Захлопнув дверь, она буквально летела по ступенькам. Два пролёта лестницы, и она на свободе.

Свободой опьяняло всё: и липа, благоухающая около подъезда, и палисадник соседки с первого этажа, и даже освободившееся такси, неожиданно остановившееся перед ней.

Она игриво поманила водителя пальцем, даря надежду стать клиентом. Торопливо прошла два подъезда, чтобы скрыться от любопытствующих, еще не спящих соседских глаз и запрыгнула на заднее сидение. В голове адресным списком промелькнули подруги, которые поймут её ночной визит. Но, неожиданно для себя, она назвала совершенно другое место.

В бесподобный вечер оставаться дома и просто умирать от эфирного наслаждения ночи она не желала. Зная, что увидит только тёмные окна его квартиры, там её точно не ждут, она всё-таки мчалась к нему.

Она просто постоит в звенящей тишине, потом мысленно побродит по комнатам, присядет на краешек большого дивана и тихо посмотрит, как он спит.

Такси ускользнуло в темноту, оставив её на освещённом островке надежды. Отсчитав пять этажей, она замерла. В дальней комнате горел приглушенный свет. Ей тут же представился длинноногий торшер с мягким таинственным светом. Быть может, хозяин не спал… или уснул внезапно, оставив бледное пятно.

Пятачок надежды, в круговом освещении которого она стояла, будто перекликался с тем торшерным собратом.

Два круга света. Она ходила по кругу в своих сомнениях и чувствах, не решаясь прервать головокружительное движение. Любить его было болезненно для самолюбия, которое она обычно поджимала, как нижнюю губу, иногда покусывая. Но не любить его было подобно самоуничтожению. Потому, превозмогая боль, она продолжала идти по замкнутому кругу своих чувств к нему. Безответность…