Лана Петровских - Затеряться в любви

– Я звоню с вокзала, через десять минут поезд…

– Как же так, только приехал и уезжаешь?

– В Москве был два дня. Приеду домой, в Краснодар, позвоню… не обижайся…

Ольга присела на край табуретки, обессилено понимая зловещность его слов. Она тихо плакала, трубка вторила ей унылыми гудками. Ее сын переставал быть сыном Сашенькой.

И в этом она виновата сама. Не знавшая нежной любви, связавшая в узел женское начертание, она превращала свою жизнь и жизнь сына в будничную каменоломню, где никому нельзя верить, никого нельзя любить, только спокойствие и чистота могут дать радость. Слишком рано она поседела душой.

Вечером организованное администрацией большое родительское собрание. Осторожных родителей запускали в актовый зал и вели отчетное сообщение об успеваемости и перспективах школы. Затем слегка пригубленные родители шли на собрания своих классов. Первая общая часть закончилась, и преподаватели, не имеющие классного руководства, быстренько разбегались по домам. Марина заглянула в каморку и обнаружила там Юрия, который разливал дымный кофе в горло двум чашечкам. Она пружинисто подкрадывалась сзади.

– Я тебя ждал, – не оборачиваясь, сказал он.

– Ну вот, опередил. Представляешь, какой был бы эффект неожиданности?

– Представляю. Твой визг, на который сбежалась бы вся школа, и мои обожженные кипятком пальцы.

Марина замурлыкала, заискивая перед ним:

– Долгорукий. Я буду подлизываться, потому что хочу нарушить твою неприкосновенность здесь и сейчас!

– Неразумно, Мариш. Это было простительно первый раз, но теперь есть разрешение заниматься этим дома, в твоей хижине, зачем компрометировать нас?

– И этого человека я люблю и нарисую для потомков? Никогда! Долгорукий! Ты ли это? Откуда такая щепетильность и правильность? Раньше тебя не заботило чувство морали на рабочем месте…

– Сладкая моя, я реалист и преступник. Я завладел тобой, но я и боюсь за тебя. Будь благоразумна, сегодня вся администрация на ногах.

– Под пулями интереснее и острей!

– Так мы на передовой?! – он начал отставлять чашки в сторону. – А мне, как истинному солдату, неприлично отступать, и я возьму эту крепость…

Он порывисто сорвал заливающуюся от счастья Марину со стула и закружил, рискуя удариться всевозможными атрибутами.

Он любил ее страстно, упоительно, красочно, как рассказывал свои рассказы, которыми покорил, забросал, околдовал…

Дверь осторожно приоткрылась… Увидев подобное, ошеломляющее, непристойное, она не вошла, осталась в темном коридоре. Разврат, ничтожество в стенах дорогой школы. Она сумеет положить этому конец.

Ольга Павловна категорично отправилась за директором. Нужен свидетель, и она уничтожит эту грязь, эту мерзость.

Сцена была впечатляющая, большего не скажешь. За ней последовал бурный скандал, замять который оказалось невозможно. Два заявления по собственному желанию.

Марина вошла в класс Ольги Павловны.

– За что вы меня так?

Пожилая женщина подняла глаза и впервые за многие годы спокойствия закричала:

– Я ненавижу таких, как ты! Ты не достойная! Ты – грязная!

– …Мне жаль вас. Быть женщиной – это такое счастье.

Долгорукова срочно, как увесистую поклажу, увезли. Марина отпустила его, не желая настаивать. В нем вдруг что-то сломалось, и она это чувствовала. Не простившись, он испуганно предавал. Он походил на каторжного декабриста, но в Сибирь за ним поедет не Марина. «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…»

Перед тем, как сжечь, она последний раз прочитала свое письмо к нему:

«Получается, я иду к нашему свиданию целую вечность, ты звонил два дня назад, а я все откладываю свой полет с тобой. Стыдно, превращаю страстное желание в неловкую паузу. Я брошу все дела, пусть утонут в болоте скучности. Только ты! Там, где ты – нет тоски. Яркая кружевная лестница вверх, к солнцу, с прекрасными надежными перилами твоих крепких рук. Кощунство идти по тебе, как по ступеням, и наслаждаться. Дай хоть немного постоять или пробежаться по ним, боюсь, очень скоро мы поменяемся местами, я стану лестницей, тянущей в колодец пронзающей беды. Ты разлюбишь меня, и, как по трупу, уйдешь по мне и от меня… И потому хоть сейчас не дай мне оступиться, потерпи мой эгоизм. Очень скоро, к несчастью, мы поменяемся, как игральная карта. Дама была вверху, жизнь перевесила, перекосила, ты первый, а я в западне… Такова реальность. Но этого пока нет и, зная наше будущее, я все равно бросаю вызов и бегу к тебе, по твоей лестнице вверх, чтобы, достигнув высоты, упасть и кануть без тебя».

Она оказалась права. Но это не конец сказки.

«Овчинка выделки не стоит». Ее любовь по истечении срока вышла за границы и ускользнула. Переживать? Свои эмоции она выплеснула в красках. А любовь? Может быть, ей не везло на продолжительность? Любовь могла перерасти в стойкое уважение, привязанность, но для этого необходима дисциплина быта, постоянное выбивание пыли и мусора из характера, выделывание дубеющей на жизненных ветрах «кожи», которая, как оболочка, защищает от разлук и бед, и только так можно сохранить любовное тепло. Но для Марины это чувство могло быть только страстным, ярким, мимолетным. Ей не хотелось выжимать любовные соки, не стоит.

Ей нравилось смотреть на беременных женщин, ее волновала их кротость и внутренняя сила нежности. Они красивы. Но изучать пристально в глаза она не решалась, боялась смутить.

Скоро кто-то другой будет разглядывать ее, совершенно не тревожа. Она входила в новое торжество собственной МОЛОДОЙ жизни.

Погром, устроенный в моей квартире, однозначно сигнализировал о кончине… кончине наших отношений.

Не стесняясь быть неприличным, он выворачивал наизнанку полки моих шкафов, комода, прикроватной тумбочки… Он не искал свои вещи, он мстил моему образу жизни, моей щепетильной преданности порядку, в котором не нашел ни своего места, ни своего будущего. Имея трусишные (от слова трус) наклонности, он уничтожал мою надежду на совместную жизнь втихаря от меня, устроив выход своим негативным расстройствам в момент моего отсутствия. Кроме своих вещей, он ничего не забрал, если не считать эзотерические мотивы моей сущности.

Моя душа, хватаясь за его огромную сумку, остатками любящего вещества пыталась затормозить внезапный уход. Спотыкаясь о его грубость, она падала, больно ударяясь о неровности пола, асфальта, по которому волочилось ее невидимое тело.

Как происходит, что любовь разламываясь, всей своей силой и нежностью остается в одном, и полностью исчезает в другом, оставляя вместо себя ненависть, злобу, равнодушие… смерть.

Неделю я не могла убрать ни одного упавшего предмета в квартире, потому что сама упала и разбилась. Собрать осколки хрустального мира, в котором я еще дышала ушедшим, помогла подруга, явившаяся в мой опустошенный дом ранним утром.