Николай Шмагин - Не все переплывут реку

Я молчал, потрясенный, не веря своим ушам. Как это, Виктор, и умер? Он же такой здоровяк, жизнелюб, не может быть такого, что за чушь!

«Он попал под машину на переходе. Сзади него старушка споткнулась, и он бросился на помощь, вытолкнул ее на остановку, а сам не успел, легковушка на полном ходу сбила его».

– Это я знаю. Он рассказывал мне в прошлый раз, по телефону.

«Не обижайтесь. Он гордый, не хотел, чтобы увидели его слабым, больным. А дальше все пошло под откос. Вся наша жизнь. От увечий он так и не оправился. Полгода провалялся в больнице, получил инвалидность, оказался на пенсии. Хотя он не сдавался, гири там разные, гантели. Мечтал поправиться, на работу выйти, повидаться с друзьями».

Я еще долго не мог прийти в себя от услышанного. На стене передо мной висели два пейзажа, написанные маслом, они мне нравились больше других. Когда-то мы с Виктором часто ездили по заповедным подмосковным местам, на пленэры, теперь эти пейзажи на стене – дань памяти о моем товарище, Викторе Судневе.

Это был высокий здоровяк с кротким выражением лица, и смущенной улыбкой. Таким я его увидел впервые на студии, где работал грузчиком мебельного участка, и так же, как и он, поступал на курсы художников-декораторов. Экзамены были серьезные, почти как в художественный институт; рисунок, живопись, композиция, общеобразовательные предметы, собеседование. Я успешно сдал экзамены, и в числе двадцати абитуриентов, а всего поступало человек сто, не меньше, был принят на курсы.

Вскоре мы все перезнакомились, но настоящими товарищами моими стали Виктор Суднев, Юрий Фомичев, и еще несколько бойких ребят, остальные остались просто одногруппниками.

За учебу все принялись рьяно, даже истово: во втором блоке нам выделили на втором этаже просторную комнату, где мы слушали лекции по киноискусству и материальной культуре, изучали архитектуру и комбинированные съемки, декорационное мастерство, рисовали, писали акварелью натюрморты, в перерывах курили на лестнице в отведенном для этого месте, шлялись по павильонам.

Учителями нашими были настоящие профессионалы кинематографа. Уроки живописи давал Василий Васильевич Голиков, фронтовик, инвалид войны и самобытный, яркий живописец.

Поскольку живописью я увлекался с детства, и мой отец, художник, был примером для подражания, то и результаты мои были выше других. Василь Василич, так мы звали его промеж себя, выделял меня среди всех.

– Ну, Николай, тебе и поправлять ничего не надо, молодец. Всем советую присматриваться к работам друг друга. Это помогает, – он переходил к следующему мольберту, за которым пыхтел розовощекий Владимир Лобанов, балагур и рассказчик анекдотов, но вот по части живописи и рисунка он был слаб, как младенец. Василь Василич хватал его кисти, и начинал править натюрморт, исправляя огрехи горе-ученика.

– Ты смотри, вот он натюрморт, перед тобой. Работай цветом, мазки клади по смыслу, а не тычь кистью куда попало. Кувшин веди сверху вниз, скатерть свисает со стола, и ты кистью работай вниз, по складкам. Смешивай цвета, они должны быть чистыми, без грязи. Кувшин синий, скатерть белая, арбуз зеленый, тени прозрачные…

Проходя мимо Виктора, который истово работал за мольбертом, он одобрительно кивал головой и шел дальше, к следующему…

Мастером рисунка был Ипполит Новодережкин, глядя на которого, сразу всем было ясно, что это художник. Он тихо подходил к листу ватмана, на котором были попытки ученика перенести с натуры изображение Сократа, например, гипсовая голова которого стояла на постаменте перед нами, и бережно поправлял карандашом пробелы в рисунке.

Он соединял линии то там, то здесь, превращая разрозненные куски рисунка в единое целое, то бишь, в голову Сократа, придавая искусными штрихами выражение глубокой мысли и воли на лице мыслителя.

Декорационное мастерство вел художник-постановщик Портной Сергей Александрович. Невысокого роста, в сером костюме, был он настоящим профи в своем деле, дотошно и въедливо вдалбливая в наши пустые головы специфику кинопроизводства, в частности, художественное оформление кинокартины в целом.

Однажды, когда мы оказались в спорткомитете, наш руководитель любил и спорт, Виктор увидел двухпудовую гирю в углу, и обрадовался, как ребенок. Стал жонглировать ею перед нами, затем легко отжал раз по десять каждой рукой, чем поразил всех, включая и сотрудников спортотдела. Никто из нас не смог выжать даже вполовину. Я с трудом выжал гирю два раза, и едва не вывихнул руку. У других получалось и того хуже.

И лишь Виктор Корман, высокий, крепкий молодой мужик в бородке, он был постарше нас, отжал гирю три раза тоже каждой рукой и усмехнулся, вполне довольный собой. Подняв кверху палец, изрек многозначительно:

– Виктор, в переводе с латинского языка означает – Победитель!

С тех пор все мы частенько при случае повторяли эту фразу, приводя нашего скромного товарища в смущение, и все вместе смеялись. Над чем, сами не знали. Просто так, по молодости.

С Виктором нас сблизили общие интересы. На занятиях по живописи и рисунку сидели рядом, ревниво поглядывая время от времени на то, как мы пишем и рисуем. Старались перещеголять друг друга в мастерстве. Может быть, от того живопись и рисунки наши были ярче и глубже, чем у остальных одногруппников. Хотя и они были ребята не промах, старались вовсю.

После занятий мы вместе ехали на троллейбусе; я до метро «Университет», он выходил раньше, делал пересадку и ехал в Фили на автобусе. Как-то незаметно для обоих, в разговорах, мы стали лучше понимать друг друга. Я рассказал о себе, он поведал о своей жизни.

В семнадцать лет он влюбился в соседскую девушку. Знали они друг друга с малого детства, вместе ходили в школу, сидели за одной партой. Незаметно для себя выросли, и сами не поняли, когда их дружба переросла в нежную трогательную любовь.

Как-то они решили покататься по озеру. Взяли лодку напрокат, и Витька сел за весла; греб он уверенно, сильно, лодка мчалась посреди озера, счастливая Таня сидела на корме и восхищенно смотрела на своего Витю, ничего не замечая вокруг себя.

Беда возникла ниоткуда. Огромный катер с пьяными горланящими мужиками и бабами наехал на них и рванул дальше; лодка пошла на дно вместе с влюбленными, которых ударило и накрыло безжалостной волной.

Когда Витька вынырнул, вокруг никого не было; ни катера, ни лодки, ни его девушки. Только бездушное озеро. В отчаянии он нырял и нырял возле этого страшного места, почти до самого дна, но безуспешно.

Обезумевшего от горя и отчаяния, его подобрали рыбаки на моторке. Он все рвался в озеро, в волнах которого исчезла его любовь, хотел сам утопиться, но рыбаки с трудом сумели скрутить его, и доставили домой…