Лори Лютер - Крионист

И хотя сейчас я без труда распознаю разомкнутый виллизиев круг и знаю, что с этим делать, всё равно не хочу с этим связываться.

Мы подъезжаем к лаборатории, выносим и тащим покойника на рабочий стол. Я хочу как можно быстрее приступить к делу – не так часто удаётся поработать нормально. Мы кладём криопациента номер… какой там… пятый или шестой (если не считать птиц и животных) на стол. У Эда на лице появляется довольное выражение, как будто он только что справился со сложнейшей задачей. И хоть задачи ещё и не начинались, я отвечаю на его улыбку:

– Молодец, заслужил конфетку.

– За что? – продолжая улыбаться, интересуется Эд.

– За то, что тело не уронил, – отвечаю я, и уголки губ Эда опускаются. Он смотрит на лицо криопациента задумчиво и наконец спрашивает:

– Интересно… Бесконечна ли Вселенная?

Я усмехаюсь. Эдик совсем как ребёнок.

– Тебе какая разница? Ты-то конечен.

Наш диалог не продолжается дальше, потому что в операционную на всех парах в развевающемся, как плащ супергероя, халате влетает Валера Хантер. Ему дали это прозвище Хантер ещё до моего появления в фирме, потому что он добыл здесь всех криопациентов, включая и того, над которым мы собираемся работать сейчас. Хантер – настоящий охотник за головами, в прямом смысле. Тот ещё маньяк, насколько я могу судить. Когда я поступил на работу, Хантер был в командировке или отпуске, и всё это время я лишь слушал истории начальства о том, какой он молодец, ответственный и увлечённый работник. Но когда я познакомился с ним лично, то слово «увлечённый» показалось мне сильным преуменьшением.

Если для меня всё это интересная кропотливая работа, увлекательные головоломки, даже романтика, единственная романтика в моей жизни, ни с чем не сравнимая и не сравниваемая, что-то сродни огранке драгоценных камней, и я получаю удовольствие от долгого и сложного процесса заморозки живого (когда-то) существа, то для Хантера крионирование – безудержная страсть именно потому, что он всерьёз верит в то, что всех этих синегубых бедолаг можно будет разморозить. Крайне сомнительное утверждение, на мой взгляд. Впрочем, свои соображения на этот счёт я здесь предпочитаю не озвучивать – они не совсем вяжутся со всей концепцией криофирмы. Полагаю, что за это и уволить могут, как за своего рода предательство интересов организации. Не скажу, что я сильно волновался бы об этом, и всё же из вежливости предпочитаю не обламывать верящих в теоретически, но как бы научно обоснованное воскрешение.

И вот Хантер влетает к нам, в нём так же, как и во мне, примерно сто девяносто сантиметров роста, но он темноволосый, худой, исключительно интеллигентного вида, с тонкими музыкальными пальцами и с высокими скулами. Он стоит возле меня, но я не чувствую его запаха – ни парфюма, ни других средств гигиены, ни пота, ничего вообще, он словно пластмассовый. Я уверен, что девки вешаются на него не меньше, чем на меня, но при этом не могу представить его в женской компании. Мне кажется, что Хантер проводит всё своё время между лабораторией и библиотекой, лишь иногда заскакивая к микроволновке или в гальюн. Мы работаем вместе уже довольно долго, но я совсем не приблизился к нему за всё это время, и не видел его ни разу в чьей-нибудь компании. Хотя я признаю, что и сам никогда не стремился и не стремлюсь узнать его – мне, откровенно говоря, плевать, кто он и что. К тому же при всей его изящности в нём есть что-то отталкивающее, я не могу толком понять, что именно. Хотя, скорее всего, это всего лишь его более высокое положение на работе.

Он закатывает рукава халата и своей белой рубашки, зачем-то щупает пациента, как будто пытается тактильно определить его температуру.

– Кто наш шестой?

– Да хер его знает, труп мужика, – отвечаю я. Какой смысл собирать анамнез человека, который уже умер? Был он там поваром, дайвером, литературным критиком или танцором диско, что теперь с того. И хоть по прошествии часа с момента смерти некоторые нейроны его всё ещё живы, он уже не слепит вареники, не нырнёт в океан, не обосрёт начинающего писателя и уж тем более не научит нас танцевать.

– Я бы не бросался такими словами, – замечает Хантер, не глядя на меня, а приподнимая веки покойника, словно ожидает увидеть там зрачковые реакции. Я усмехаюсь, до того тупо это выглядит. Иногда люди, намеренно пытаясь придать себе важности, кажутся гораздо более жалкими, чем бездомные, ссущие в свои коробки на глазах прохожих.

Хантер, не глядя на меня, берёт бумаги, лежащие рядом на столе, и начинает деловито листать. Я невольно обращаю внимание на его ногти, одновременно и ровные, ухоженные и в то же время с какой-то грязью под ними. Вот он, весь Хантер: вечно с помпой и изяществом копается в дерьме. Препарирует лягушек десятками, как сумасшедший, разбрасывая их кишки вокруг стола, но попробуй при нём не вытереть ноги, заходя к нему в кабинет. Хантер читает вслух:

– Олег Павлович, девяносто четыре года. Хронических заболеваний… нет. Так, так, так. Угу, угу, угу. – Он небрежно бросает бумаги на стол и смотрит мне в глаза. – До нуля охладили?

Задав вопрос, он сразу отворачивается от меня и смотрит на Эдика своим холодным взглядом молодого начальника.

– Конечно, нет, – отвечаю я, пока Эд тупит. Я не понимаю, зачем Хантер задаёт этот вопрос, мы и не должны были охлаждать до нуля. Возможно, думаю я, он просто испытывает Эда.

Хантер пододвигает поближе новый перистальтический насос, так что я сразу принимаюсь за подготовку необходимых веществ для замены крови на криопротекторе, до последней капли, чтобы этот лежащий на столе товарищ не сгнил раньше времени, как мой Мистер Просрочка, мой маленький скелет в холодильном шкафу. Эдик делает шаг назад, будто растерявшись. Я легко хлопаю его по плечу.

– Не теряйся, время у нас есть. Нам нужен доступ к кровеносной системе. Знаешь, как будем его получать?

Эдик кивает.

– Подключением через сонные артерии и яремные вены.

– Верно. Вперёд.

– Неверно, – серьёзно вставляет Хантер, исподлобья смотря на нас. – Подключением к одной артерии и одной вене.

Мне плевать на то, как выделывается Хантер, и я одобряю возражение Эдика, хоть оно больше похоже не на возражение, а на панику. Он спрашивает:

– А как же позвоночные артерии?

Хантер закатывает глаза, становясь похожим на вампира из подростковых фильмов.

– К позвоночным артериям подключаешься, только если у криопациента разомкнут виллизиев круг. Понятно?

Эд кивает, а я решаю уточнить:

– А с чего ты взял, что он у него не разомкнут?

Хантер смотрит на меня как на вошь.

– Потому что я проверил это, пока он был ещё жив. У него замкнут, Лука. Нам повезло, работа будет быстрее.