Альбина Гумерова - Дамдых (сборник)

Он попытался задремать на диване. Но сон не шел, и Ирек отправился во двор. Нужно было очистить снег, чем хозяин с удовольствием занялся и с лопатой в руках почувствовал, что не спал ночь. Вскоре подобрался к деннику, в котором раньше стоял конь. Наверное, он давно галопом ускакал в небо, к своей хозяйке. Потому что в день похорон Ирек оставил Сухаря под дождем на кладбище, и больше коня никто не видел.

На полу догнивала солома. В углу валялось ведро. Конечно, хорошо бы взять другого коня – для детей, ведь они привыкли ездить верхом. Но дети не просили, а отец не предлагал. Хорошо, что Сухарь не вернулся. Больно было бы видеть, как в этом тесном помещении, нехотя смахивая пышным хвостом мух, тоскует конь.

Во дворе послышался шум. Ирек подумал, что это проснулась Амина, но, когда вышел из стойла, увидел Шамиля. Тесть и зять пожали друг другу руки.

– Который час? Первая электричка, выходит, была? – спросил Ирек.

– А ты чего так рано встал?

– А! – отмахнулся Ирек. – Не спится. Пойдем, отец, в дом. Зябко.

Когда поселок проснулся, под зимним солнцем и чуть щиплющим морозом взревела циркулярная пила, через которую Шамиль и Ирек пропускали доски, очищая их от коры. Ирек не дождался бы лета, ему хотелось сейчас же приступить не к строительству – к сотворению иного мира и в доме, и в собственной душе.

Мужчина давно задумал детскую из сруба. Много лет не доходили руки, чтобы постелить полы и поставить печь. Именно печь, которую топят дровами. И сейчас, кажется, пришло время. Строительство во имя детей, во имя их матери – спасет, даст начало новой жизни.

Мужики трудились в рабочих рукавицах. Пилорама сжирала кору, превращая ее в опилки. Время от времени Шамиль просил передышку. Инструмент вынимали из розетки, и все стихало. Ирек любовался досками, нюхал их и аккуратно складывал. Ближе к вечеру мужчина понял, что работа-то спорится, но спешить никак нельзя. Надо посмаковать этот новый деревянный мир, детскую, о которой мечтала его жена. Прочувствовать каждый гвоздь. И тогда в процессе создания произойдет перерождение, выздоровление, на которое рассчитывал Ирек. Слава богу, он понял, что болен, что ему нужна помощь. Но, как это и водится, мужик решил, что сам во всем разберется. Без посторонних. Тем более – без женщин.

Шамиль и Ирек перетаскали очищенные доски в сруб, аккуратно уложили их на пол.

– Славно сегодня поработали, – с казал Шамиль, снимая рукавицы. – Хорошая будет комната. Просторная. Сколько сруб-то у тебя?

– Четыре на три. – Ирек чиркнул спичкой, но огонь затушило сквозняком. – А ты, батя, будто почувствовал, что мне помощь-то нужна. Как снег на голову. Да еще с утра пораньше!

Ирек снова чиркнул спичку. Прикурил на этот раз. Амина позвала ужинать.

– Мы тут с папой поговорим, кызым, – пояснил Шамиль.

Ирек прижал к животу круглый хлеб и походным ножичком отпилил кусок, настолько толстый, что шпротина легла на него, будто спичка на матрац. Амина несколько раз выходила в сруб, где отец и дед выпивали из граненых стаканов, и звала ужинать. Но мужики ее мягко отсылали. Девочка сводила брата в баню, после чего он развеселился и никак не хотел ложиться, и Амина пожаловалась отцу. Не сходя с места, Ирек рявкнул: «Мунир, а ну марш в кровать!»

Некоторое время детей не было слышно.

– Я постелила вам в зале на полу, – сообщило лицо из дверной щели.

Ирек кивнул:

– Иди, кызым, спи.

– А вы когда?

– Скоро…

Девочка медленно прикрыла дверь. Но через мгновение она резко распахнулась, и Амина выскочила в пижаме и босиком на холодный пол:

– Дәү-әти, ты почему приехал?! Әтием и без тебя почти все время пьяный! Ко мне даже завуч подходила! Сколько я могу ей врать?! – крикнула она отцу. – Тебя родительских прав лишат! Нас с Муниром в детский дом отдадут!

В срубе был слабый свет, и никто не увидел, как глаза Ирека мгновенно увлажнились. Он тут же заставил себя подумать о чем-то постороннем и справился со слезами.

– Дәүәти, я думала, ты приехал учить меня рисовать! – обиженно выхрипнула девочка, закашлялась и скрылась в доме. Ирек дернулся было, чтобы пойти за ней, но Шамиль задержал его.

Тесть и зять сидели в старых дубленках, таких твердых, что они сковывали их телодвижения. Но в просторном холодном срубе, где от досок пахло свежим деревом, сидеть и выпивать, почти не двигаясь и не разговаривая, было самое оно. Мужики впервые бок о бок, словно одним общим сердцем, тосковали о женщине, которая одному из них приходилась дочерью, второму женой.

Далеко-далеко послышался собачий лай. И вслед за ним у одного из мужчин жалобно проурчал желудок. Накинув отцовскую куртку, в валенках на босу ногу вышла Амина с тазиком мокрого белья. Встала на табурет и демонстративно-обиженно прицепила прищепками к веревке плохо отжатые отцовские джинсы. Подставила под них таз и вновь скрылась в доме.

Вода, стекающая с мокрых штанов, звонко забарабанила. Совсем близко послышались жутчайшие кошачьи оры. Видимо, коты делили двор Ирека перед мартом. Наконец тишина из сруба ушла. И вслед за звуками заговорили и люди.

– Улым, – начал Шамиль, и возле его рта красиво заструился пар. – Без хозяйки-то трудно. Амина вон как белка в колесе. Детство у ней отнимаешь.

Ирек открыл было рот, чтоб ответить, но рыгнул желудок. Так, будто молодой медведь прорычал. Мужчина уже сделался нетрезв и потому не смутился и не извинился. Марш, который отбивала вода в тазу, замедлился. Шамиль вылил остатки водки в стаканы и швырнул бутылку в квадратную дыру, за которой чернела ночь. Бутылка вязко утопла в снегу.

– Благодари Бога, – коротко приказал старик и мгновенно осушил стакан. – Твои дети с тобой. Детей терять страшней, чем любимых женщин.

– Твоя-то женщина всех нас переживет! Только и знает, что шить да жить. И чушь всякую советовать. Сводница нашлась… – Ирек с трудом проговаривал слова. Недавняя жажда подраться или хотя бы быть избитым проснулась в нем, и он провоцировал тестя.

Однако ожидаемого удара не получил. Наоборот, Шамиль по-отечески положил руку зятю на плечо. И тихо рассказал о своей жизни: о художественном училище, о первой жене, об их сыне, с которым Ирек дружил. И о Суфии.

– Как дурак закрылся я от счастья своего. А оно пришло ко мне в момент горя и жило рядом, а я не понимал этого. Осознал только – страшно подумать, – когда обоих детей похоронил. Только тогда я понял, что за женщина была рядом со мной. Но годы не вернешь!.. Нам осталось-то… – Последнюю фразу старик произнес почти шепотом и вовсе затих. Но вдруг рявкнул не своим голосом: – А тебе надо жить!!!

Коты, вероятно, доделили территорию, потому что больше не орали. Со штанов докапала и замерзла в тазу вода, желудки мужиков молчали – в срубе снова стало тихо. Какое-то время тесть и зять сидели неподвижно и в деревянных дубленках смотрелись как два медведя. Иреку показалось, что вся эта история – жестокое, глубокое вранье. Оно придумано специально, чтобы пристроить к нему бабу. Он хотел сказать это вслух, но вдруг почувствовал, что тесть его плачет. Как он это понял? Старик ведь сидел тихо, неподвижно, и лицо его скрывала темень. Мгновенно весь хмель у Ирека вышел. Подбирая бодрящие слова, Ирек нерешительно положил руку на плечо тестя. В следующее мгновение Шамиль резко рванулся к зятю. Они порывисто обнялись и, стиснув зубы и крепко зажмурившись, выплакали всю выпитую водку. Ирек с ужасом понял, что он-то потерял лишь жену. А Суфия и Шамиль закопали в землю дочь! Ирек представил себя без сына, без дочери и осознал: терять детей страшнее, чем любимых женщин! Бог мой! У Амины с Муниром нет больше матери! А есть ли отец?! И это было самое дикое, самое больное открытие. Не эта ли истина подбиралась к нему со вчерашнего поцелуя? Горло зачесалось так, будто боль девочки, которую Ирек зацеловал глубоко в себя, не смогла прижиться внутри взрослого мужика и запросилась наружу. Хотелось крикнуть! Рявкнуть!..