Мирон Варламов - Безликий

Макс долгими часами просиживал в мастерской, смотря на вылепленные и высеченные им скульптуры красивых лиц, и предавался многочисленным размышлениям, которые день за днем подтачивали и изменяли его. Он не подозревал, что вскоре каждая его мысль, каждый вывод и суждение, станут его новой реальностью и новым взглядом на мир.

Это случилось в самом начале жаркого и знойного лета. Макс как обычно находился в своей мастерской среди длинных полок и стендов, уставленных разного рода красивыми скульптурами. Каждый раз, когда он оказывался один на один с созданной им формой, он обрекал себя на страдание. В изящно и искусно сотворенных лицах Макс по-прежнему видел подлинную красоту, которая мучила его и терзала искалеченную душу. Он чувствовал, что после аварии потерял нечто важное, нечто, что всегда наполняло его существование осмысленностью и способностью видеть в мире божественное совершенство; нечто, делавшее его счастливым. День за днем, проводя в обществе безмолвных копий человеческих лиц, он опустошался и проникался равнодушием ко всему, что было для него важным: «Неужели я становлюсь таким же, как и моя маска? – Спрашивал он себя. – Неужели я утратил способность чувствовать любовь к красоте и ненависть к уродству? Неужели я превращаюсь в человека, который потерял свою форму, то есть стал безликим?». Признать истинность прозвучавших в голове слов, означало – покориться судьбе, которая сделала все, чтобы обескровить душу Макса, но он не хотел смиряться с Фатумом и не желал принимать, как данность, статус жертвы. Он не представлял, как будет жить дальше, если примет решение больше не заниматься творчеством, но внутри него, какой-то гнусный паразит, подтачивал его, призывая отречься от искусства и обрести смирение. Макс не мог позволить себе предательство по отношению к собственной мечте; он знал, что не посмеет отречься от своей религии и будет до конца дней поклоняться красоте; он знал, что борьба за эталон совершенства может дорого ему обойтись, но он готов был пойти на все, чтобы вернуть утраченную способность чувствовать и прикасаться к лику прекрасного.

Все изменилось в тот летний день. Макс внимательно смотрел на скульптуры и ни о чем не думал; он только чувствовал глубокое отвращение и презрение к созданной им красоте; каждая ровная линия, плавные переходы, симметричные очертания лица, изящно оформленные разрезы глаз и гармонирующие с ними надбровные дуги, положение губ и острых скул – все, что он видел и создавал, превратилось для него в подлинное уродство. Макс не мог оставаться равнодушным к новоявленному безобразию формы, он проникся ненавистью к каждому своему творению, и единственное, что он хотел, так это восстановить справедливость и воссоздать истинную форму красоты. Он неожиданно вспомнил о прекрасной Олесе и воскресил в памяти те несколько коротких мгновений, в течение которых он наслаждался ее красотой; он вспомнил и о том, как перед аварией предавался мечтам, что вылепит и высечет ее лицо – тот самый совершенный эталон красоты – из глины, мрамора и бетона. Воспоминание доставили ему страдание и побудили в нем холоднокровное чувство злобы. Макс решительно взял с полки рабочие инструменты и с энтузиазмом, граничащим с помешательством и одержимостью, начал исправлять уродство скульптур.

Спустя несколько дней к Максу пришел Эрнест Рудольфович. Он имел обыкновение приходить к своему визави раз в неделю, преимущественно по выходным, чтобы справиться о его здоровье и незаметно оставить в прихожей на серванте немного денег на первоочередные расходы. В последние две недели Эрнест Рудольфович потратил много времени на бюрократические процедуры с продолжительными очередями и хождениям от кабинета к кабинету, чтобы выбить для Макса положенные ему льготы и выплаты в связи с инвалидностью. Самым сложным оказалось оформление документов без подписи обращающегося лица, но Эрнест Рудольфович смог найти общий язык с неразговорчивыми чиновниками и договорился о том, что его визави поставит свою подпись задним числом. Макс был совершенно не приспособлен к практической части жизни, и если бы не Эрнест Рудольфович, то оставалось бы загадкой, как бы он смог обеспечивать свое существование. Каждый визит продолжался недолго; они садились за стол в небольшой кухне и неторопливо пили чай. Макс всегда надевал маску при общении с Эрнестом Рудольфовичем, поэтому ощущал себя комфортно и мог без стеснения и смущения поддерживать диалог. Эти короткие беседы доставляли Максу искреннее наслаждение, после которых к нему ненадолго возвращались внутренние силы, но которые пропадали в тот момент, когда он заходил в мастерскую и смотрел на скульптуры. У него получалось на короткие мгновение забывать преследующие его мысли, ставшие навязчивыми идеями об утрате подлинной красоты, об отсутствии смысла жизни, о собственной ничтожности и опустошенности; но каждый раз Макс с остервенением и злостью напоминал себе о них и предавался самобичеванию.

Эрнест Рудольфович позвонил в дверь; через несколько мгновений Макс поприветствовал своего друга. Вместо обычного громкоголосого и продолжительного ответа на сухое «здравствуйте» Макса, которое он произносил, слегка откашливаясь, как бы проверяя свой голос, он увидел озадаченное и удивленное лицо. Эрнест Рудольфович застал в проходе и не мог отвести от Макса своего взгляда, потому что впервые увидел его без маски.

– Ужасное зрелище, да? – Шутливо спросил Макс.

Эрнест Рудольфович ступил за порог и молча начал раздеваться.

– Я старался всегда тебе не врать. Ты знаешь, как я к тебе отношусь, поэтому не хочу тебя обманывать: да, твое лицо ужасно. Неужели огонь мог вытворить с тобой такое… какая фатальность, какое роковое стечение обстоятельств …

– Я благодарен вам за честность, но не скидывайте все беды на судьбу и рок: многое в жизни не поддается никакому объяснению.

– Как же ты тогда объяснишь, почему именно с тобой, с человеком, который восхищается и понимает красоту, как никто другой, произошла такая злосчастная авария? Разве тебе не кажется, что это насмешка судьбы, ее забавная игра, в которой она от скуки меняет фигуры, как ей вздумается? – Спросил Эрнест Рудольфович.

– Все в этой жизни случайно. Нет ни судьбы, ни рока, ни тайного предназначение, ни всемогущего Бога: существует только случайность и вероятность ее наступления. Абсолютно все подчиненно этим двум колесницам, которые тащат наше человечество. Все остальное – это выдумки ограниченного человека.

– По-моему, твоя мысль опрометчива и сказана не иначе, как из-за твоего плохого настроения. – Парировал Эрнест Рудольфович.

– У меня больше нет плохого настроения. Я наконец-то вернул себе то, что потерял после аварии.