Антон Ерхов - Горизонт

Хлебнув ещё мате, Полевой почему-то вспомнил про конверт в кармане. Заказ – кафе – счёт? Бабло – мате – бабло? Деньги Полевой вытащил сразу же, едва вышел на улицу, всё-таки «конверт с деньгами» вызывал какие-то негативные мысли: взятка (хотя кому бы пришло в голову его подкупать?), «серая» зарплата, что-то «мимо кассы». Конверт же не выбросил, а переложил в другой карман. Сперва не хотел мусорить, в обменке попросту забыл, да и на остановке, да и перед кафе… «Кстати», – кивнул Полевой сам себе и уже потянул было руку к карману – порвать конверт на мелкие кусочки и высыпать бумажки в пепельницу, – но тут ожил телефон. Замигал дисплей, Ната Смирина замурлыкала «Pure sunlight, fresh stardust, my heart is my compass…»

– Ал-лё, – сказал Полевой. – Да, слушаю… Да.

К столику подошла официантка, взяла пепельницу с одиноким окурком, на её место поставила новую. Медленно и как-то безразлично, вернее даже – невовлечённо, будто была здесь лишь зримо, как мираж, как привидение – протяни к девушке руку, попробуй дотронуться, и ладонь пройдёт сквозь неё, ничего не почувствовав. Ты не в её мире, она – не в твоём.

– Нет, один, – Полевой кивнул официантке и заметил, что у неё на бейджике написано «Никаких имён». – Жду… Хорошо… Ну конечно.

На этом разговор и окончился. Или, раз уж обошлось без «До свидания» и «Прощай», прервался. Вроде как – продолжение следует.

Вполне ожидаемый телефонный звонок, обычная «рутина» официанток – поменять пепельницу, спросить «Что-нибудь ещё?» – спасибо , – но что-то изменилось, и в кафе, и в самом Полевом, и теперь мысль о том, чтобы порвать конверт, показалась какой-то неприличной, грубой, всё равно что плюнуть на пол, всё равно что сказать девушке: «Отстань, дура».

Словно что-то произошло. Событие, со-бытие. Не так давно Полевой обсуждал нечто похожее с Ларкой-Синицей. Она сказала: «Ничего не происходит», – а он спросил: «Совсем?» – «Ну, да, – ответила Ларка, – с утра до вечера одно и то же». И принялась перечислять свои привычные дела: убралась в квартире, приготовила кушать, закончила перевод, встретилась с заказчиком… «И что, – спросил Полевой, – это не события?» – «Да уж! – засмеялась Ларка-Синица. – Никогда со мной такого не происходило! Это перевернуло жизнь с ног на голову!»

Полевой похлопал ладонью по карману с конвертом и спросил сам себя, улыбнувшись, вслух, шёпотом:

– Пусть остаётся на память?

Память. Помять. Помять память. Когда-то в гороскопе он вычитал: «Раки таскают за собой прошлое, как мешок». Что ж, так и есть. Полевой трепетно, временами даже чересчур, относился к прошедшему. Или точнее – бывшему, но не прошедшему. «Что-то проходит, а что-то никак». В квартире в ящиках стола у Полевого собралось немало «памяток», что угодно – два билета на «Воплі Відоплясова» с оторванными корешками, спички из «Irish Pub», визитки с выставок, палочки из «Ха Лонг» (Галя-Галка попросила тогда обычные приборы), давно просроченный студенческий… Да и сейчас, при себе: зажигалка, от которой он только что прикуривал, – не самая дешёвая, не самая дорогая – выкинуть, купить новую – но Полевой заправлял её снова и снова. А ещё брелок – доминошная кость, три-шесть. А ещё – жетончик из харьковского метро. А ещё – крошечная заклёпка от джинсов «Nimmie Amee». Всё то, что забыл забыть. Не говоря уж про эсэмэски, сбережённые, сохранённые: с полтысячи принятых, столько же отправленных.

«Отпусти ты вчерашний день, – сказала Викуля-Снегирь. – Пусть идёт». К слову, на Скрипку сотоварищи тогда, в «Гоголя», он ходил с ней.

Дверь в кафе открылась. Вошедший был высоким – не ниже метра восьмидесяти пяти. Не качок, но спортивного вида. Кроссовки, джинсы и курточка – синяя, с полосками на рукавах, – застёгнутая под самое горло.

Межник, почему-то сразу же подумал Полевой.

«Спортсмен» сделал шаг и замер, посмотрел сперва на парочку, потом на официантку, и только после – на Полевого. Словно выбирал, к кому именно подойти. Хотя какие тут варианты? – парочка вряд ли кого ждала, официантка подойдёт сама. Оставались столик Полевого, свободные столики, или же – на выход. Если, конечно, исключить варианты типа «Я хотел бы поговорить с администратором» и «Вашему вниманию предлагается новейшее средство от тараканов». Нет-нет, такие ведут себя гораздо уверенней, если не сказать – наглее, и уж точно не будут осматриваться – напрямую (напролом) к цели.

– Не путай прошлое и память.

– А ты при параде, – сказал «спортсмен», отодвигая стул и присаживаясь напротив Полевого. – Как на свидание пришёл.

– Обещали, будет не пыльно, – немного неуверенно ответил Полевой. На нём была белоснежная, только с утра распечатанная рубашка. Длинные рукава, чёрные готические буковки на спине: «Woodman». Не абы какая ценность, но всё же – пачкать и портить рубашку в первый же день не хотелось.

– Обещали-обещали, – усмехнулся «спортсмен» и протянул руку. – Межник.

– Полевой.

Несколько часов назад, услышав фамилию Межник, Полевой представил себе его именно таким – высоким, подтянутым – экстремалом из передач про горы-моря-океаны. Считай – не ошибся. Не хватало разве что сноуборда под мышкой. А вот Колодезного, наоборот, вообразил низким, толстым и неуклюжим – похожим на Весельчака У из мультика.

– А что наш третий? – спросил Межник.

– Ждём, – пожал плечами Полевой.

Колодезный явился без пятнадцати одиннадцать. Сощурившись, осмотрел зал и через секунду зашагал к «правильному» столу.

– Вы – Полевой и Межник? – спросил он.

Рост – метр семьдесят, небольшое брюхо, в движениях – скорее заторможенность, чем неловкость.

– А вы? – растянув улыбку, поинтересовался Межник.

Все говорили: «её тело» – будто бы нашли не её, а лишь что-то некогда ей принадлежавшее. Всё равно что: её туфли, её платье, её куртку, сумочку, документы, ключи. «Ты что-то потеряла?» – «Да, своё туловище».

Сперва Саныч подумал, что девушка спит – «нажралась и отрубилась». Место было соответствующим. Детская площадка в парке: лесенки, качели, карусели – поржавевшие, покосившиеся – с детьми здесь гуляли нечасто, тем более, что совсем неподалёку, за прудом, была новенькая площадка с радующими глаз синими, красными, жёлтыми, зелёными башенками, горками, туннелями. Девушка лежала на лавочке, рядом валялись бутылки, какие-то пакеты, окурки – не факт, что её. Здесь постоянно кто-то пил, дрался, выяснял отношения, и снова пил, пил, пил. Такие заброшенные площадки есть везде – к ним быстро привыкаешь, спокойно, не обращая внимания (как на вокзальных бомжей-попрошаек), проходишь мимо, или же – обходишь стороной.