Татьяна Хрипун - Оbearнись

…Приоткрыв глаза, я поморщилась от ломоты во всем теле. Хотелось перевернуться, как я делала всякий раз утром, вытягиваясь вдоль стены, даже немного выгибаясь и утыкаясь коленом в подушку, что всегда лежала сбоку на такой случай. Это был мой ежеутренний ритуал уже много лет подряд.

Зябко. И никак не пошевелиться. Будто форточка настежь и – мало мне сквозняка – хлопает об откос при каждом порыве ветра. А ветер воет. Точно к дождю.

С трудом я разомкнула тяжелые веки. Надо мной вместо привычного белого глянцевого потолка, в который я сама себе каждое утро улыбалась и корчила рожи, небо. Серое, бездонное, словно прикинутое на листе простым карандашом, неживое…

В первые секунды я все никак не могла взять в толк, какой сегодня день, и в связи с чем я оказалась в лесу, пока как ударом молнии меня не прошило воспоминание. Вернее, сначала это был лишь звук «уиу-уиу», а потом перепуганные глаза фельдшера и врача, когда я… Я, что?! Это не приснилось мне? Разве так вообще бывает?!? Я, правда… вывалилась из падающего вертолета??????

Руки затряслись, по телу прокатился сначала жар, потом озноб и сильно скрутило живот, аж до рвоты. Этого просто не может быть!!!

Болело где-то в районе поясницы, но шевелиться я могла. Чуть покрутив головой, поняла, что лежу на большом разлапистом стланике, причем, зацепилась за ветки чем-то сзади, да крепко, сильно не пошевелишься. Я не знала, о чем думать, все смешалось, как будто в одну тарелку свалили первое, второе, третье и компот.

Ранена? Жива вообще? Это сон или… Или так в самом начале выглядит загробная жизнь? Если да, то для бесплотного духа я уж как-то сильно мучаюсь разными физическими ощущениями, начиная от боли в спине и руке, заканчивая муторной тошнотой и еще кое-каким желанием, связанным с перистальтикой.

Если я все же жива, то цел ли мой позвоночник? А если цел, как там все остальное, например, ноги? У меня они не самые в мире выдающиеся, но все-таки единственные, хотелось бы пользоваться ими подольше. А я вообще где? И где остальные, например, серьезный фельдшер с красивым лицом или пухленький бортмеханик? А мальчик… Несчастный сын и внук оленеводов с перитонитом. Где же он? Вдруг я оглянусь, а они все здесь, рядом, совсем мертвые?.. Я же до ужаса боюсь мертвецов!

Встать получилось не сразу, ветки держали очень уж крепко: похоже, зацепилась рюкзаком. Только спустя пару минут тщетных попыток, – наверное, я была похожа на черепаху, лежащую на панцире и еле-еле шевелящую лапками, – кое-как смогла расстегнуть лямки на груди, поясе и с усилием и резкой болью вытащить сначала одну руку, вторая пошла значительно легче. Все-таки рука. Вернее что-то между локтем и ключицей. В голове постоянно гудело по нарастающей, очень болела шея справа и даже на сантиметр не приподнималась рука, а поясница просто разламывалась, будто на нее мамонт наступил.

Мне все-таки удалось слезть с куста – довольно высокого, метра два над землей, разлапистого и густого, – и одной рукой снять с веток заплечный мешок, надорванный в трех местах, но все же, как и обещал производитель, не утративший своих качеств.

Ноги утопали в мягком мхе, напитавшемся влагой, над головой чирикали птички, вокруг разливалась упоительная тишина и вечерняя благость. Да и вид мне открылся, шикарнее которого я еще никогда не наблюдала ни в одном из походов. Все было прекрасно и первозданно, кроме того, что где-то здесь, судя по всему, валялся искореженный вертолет и находилась я – почти на краю сопки, неожиданно обрывавшейся скальником и рассыпавшейся почти у подножья стлаником и лиственницами. Между ними тек бурливый горный ручей, впадавший в озеро, уютно расположившееся в низине между четырьмя сопками как в чаше.

Сколько ни напрягала зрение в этот вечерний час, а белые ночи уже сменялись обычными, я не могла разглядеть ни одной приметы упавшей вертушки – ни поломанных ветвей, ни следа на камнях, ни даже дыма. Наши северные дороги, например, тем и опасны, что сорвавшаяся с перевала машина вмиг теряется между деревьями, которые сходятся, будто ничем и не потревоженные. А уж если катастрофа случилась в глуши, которой на Территории девяносто процентов, как здесь кого-то вообще можно найти? Например, меня, лиственничную иголку?

То, что вертолет упал, у меня почти не вызывало сомнений. Вопрос был только, где именно: в этой долине или за одной из сопок. Природа выглядела настолько нетронутой и не хоженой человеком, а, впрочем, вполне возможно было именно так, что и я чувствовала здесь себя как в павильоне, где снимают приключенческое кино.

Что-то внутри заходило ходуном. Пришлось опуститься на колени, потому что ноги были как ватой набиты: они тряслись и совсем не держали. Чтобы унять сердцебиение и головокружение, вперемешку с тошнотой и пульсацией в висках, я почти достала лбом землю и на некоторое время замерла в позе молящегося мусульманина. У меня проблемы с сосудами как почти у любого северянина во втором-третьем поколении. Врачи иногда называют это вегетососудистой дистонией, но ведь официально такой болезни нет – есть совокупность симптомов, которые сейчас навалились на меня неожиданно и со всей беспощадностью. Потемнело в глазах, и я в итоге завалилась боком в позе эмбриона на подушку из мягкого мха, закрыла глаза, пытаясь отогнать ситуацию, как навязчивое видение. Лицо мне ласкал ветер, несущий холод с Севера. Что же мне теперь делать?! Я же здесь погибну! Это лишь вопрос времени и везения. А на последнее я, памятуя о событиях последнего полугода, не очень-то могла понадеяться.

Слезы полились сами собой. Это помогло, как если выпустить пар из скороварки: давление понижается и сразу становится легче. Я плакала и плакала, пока не намок воротник мастерки. Плечо болело очень сильно, отпали последние сомнения в переломе: правая рука просто висела плетью. Но не это беспокоило меня: до остановки дыхания, до дрожи и холода по позвонкам уничтожала мысль о том, что я совершенно одна на сотни километров, если не считать медведей, лис, волков, росомах, рысей и прочих хищников, которые рано или поздно выйдут на меня – безоружную, голодную и обессилевшую.

Я завыла в голос, кусая кулак и пытаясь унять надвигающуюся истерику. На полигоне меня можно было бы использовать вместо виброгрохота для промывки золотоносных песков, такой бил озноб. Как я здесь выживу, если за всю свою жизнь ночевала на природе в осознанном возрасте два раза – с палаткой, матрасом, пледами, костром и чаем в котелке! Да и то, почти не спала вплоть до возвращения в теплую квартиру с горячей ванной и мягкой двуспальной кроватью. От этой мысли мне стало еще хуже и, почти не соображая, я села как проснулась от кошмара, и заорала во всю глотку в это беспощадное равнодушное пыльное небо.