Талгат Галиуллин - Избранные произведения. Том 2. Повести, рассказы

Гаяз Исхаки, обращаясь к татарским женщинам, как бы советует этой поучительной историей: «Если не хотите лишиться своих Шамси, то будьте, как Анна, нежными и ласковыми, сумейте незаметно заставить мужчину «плясать под свою дудочку».

Думаю, бессмертная душа отца не будет в обиде, если скажу, что в нашей семье дела обстояли именно так, как учил Гаяз Исхаки, то есть, в переводе на современный язык, так: отец – хозяин, авторитет, мама – крыша. Немногие понимали, кто в доме истинный глава. Сам я более или менее постиг этот секрет, только когда приобрёл некоторый опыт семейной жизни, вырастил двоих сыновей, стал доктором наук, потому что нет на свете более сложной и запутанной науки, чем взаимоотношения мужа и жены. Генетика, теория относительности, кибернетика – все они намного проще.

Отец – вспыльчивый, быстро заводится, шумит, он ещё и артист в некоторой степени, любит внешние эффекты. Мама – гаситель всяких вспышек.

Нередко, когда вымоченные в воде ивовые прутья уже готовы были опуститься на наши спины, мама своими пальчиками касалась плеча своего суженого, и отец мигом отходил, как разбушевавшаяся по весне речка входит в берега, успокаивался.

Мама рекламу не любит, зазнайство и чванство не в её характере. И всё же она всегда помнит о своём благородном происхождении, о том, что она из зажиточного роду-племени (читай: из кулаков). Это светлое прошлое послужило ей духовной опорой и в тяжёлые послевоенные годы с постоянной нехваткой чего-нибудь из самого необходимого.

Одна из двух краснокирпичных палат в центре нашего села построена её родственниками. Отец её Шафигулла был искусный плотник и умело обучал своему мастерству других членов семейства, и они всю округу обеспечивали санями, колёсами для телег, дубовыми бочками и другой утварью. И в настоящее время наши родственники по маминой линии известны в округе как «золотые руки». Дети и внуки старика Шафигуллы всегда были самыми знатными плотниками в деревне, а когда наступило время технического прогресса, именно они стали передовыми комбайнёрами.

Советы, ориентированные на голытьбу типа Шариковых, естественно, деловых, работящих людей не поощряли. На деревню Кичкальню, состоящую из двухсот дворов, пришла разнарядка раскулачить пять хозяйств. Просьба к властям сократить это число, поскольку в деревне не было столько богатых семейств, осталась без внимания.

Несколько хозяев, включая и Шафигуллу, с добротными домами, крытыми железом, имеющих в хозяйстве несколько лошадей, включив в разряд кулаков, разграбив и растранжирив все их богатства, отправили на «исправительные» работы. Только перед самой войной Шафигулла-бабай вернулся в родную деревню только для того, чтобы здесь умереть.

Фруктовый сад нашего деда, где пышно цвели и щедро плодоносили яблони, вишни, груши, смородина, даже в заброшенном состоянии продолжал жить до начала 50-х годов. Всплывают в памяти строки Равиля Файзуллина из стихотворения «Штрих к портрету отца»:

Наша бабушка Камиля, овдовев, осталась с двумя маленькими детьми на руках. Как только дочери исполнилось восемнадцать, она выдала её замуж. В одно сумрачное дождливое утро мама молодой невесткой вошла в семью Галиуллиных, которые, хотя и не умели топор в руках держать, зато были мастерами писать, чертить, складно и остроумно говорить, одним словом, это был род писарей, потомки «писаря Галиуллы». Перед войной она одаривает этот род двумя мальчиками. Это были я и мой младший брат Фуат, который умер, прожив всего два года. Отец был очень доволен своей кроткой бессловесной женой и, как герой повести Гаяза Исхаки Шамси, даже не заметил, как выпустил из рук значительную часть реальной власти. Его вполне устраивало положение авторитета типа английской королевы, за мелочи он не цеплялся.

Связи со школой, то есть «департамент просвещения», проблемы нашей учёбы были полностью доверены маме. Во всяком случае и меня, и соседских детей в первом классе буквам обучала мама, хотя отец к этому времени уже вернулся с фронта и считал себя более грамотным и образованным, чем мама.

Мама, хотя молча и терпеливо обслуживала огромную семью Галиуллиных, но своей внутренней независимости не теряла. Излишнюю разговорчивость своих новых родственников, их небрежное отношение к повседневным делам по хозяйству она не одобряла, но виду не подавала. Предпочитала любое дело, засучив рукава, сделать сама, чем спорить, «качать права», целый день, крутясь как юла, она преуспевала в любой работе: хоть на уборке свёклы, хоть на картофельном поле, угнаться за ней было трудно. Она успевала и прополоть, и промотыжить, и прорыхлить почву.

Только отец, со своей кипучей «пассионарностью», бьющей через край, как тесто, в которое положили дрожжей, не давал ей возможности слишком увлекаться сельскохозяйственными делами: одного за другим наделяя её младенцами. Пуповины обрезаются с перерывом в один год; не задумываясь о том, как их растить, поить-кормить, одевать… «Каждый ребёнок рождается со своей долей счастья», – говорит народная поговорка, так, видно, думал и наш отец.

И он оказался совершенно прав. Из десятерых, выношенных мамой детей, не выжили двое. Остальные – четыре мальчика, четыре девочки – все живы и здоровы по сей день, слава Аллаху.

У меня навсегда осталось такое впечатление, что родители жили очень дружно. Мы, конечно, не видели, чтобы они при нас обнимались, целовались, но вечерами, когда дверь уже защёлкивалась на щеколду, и родители, уйдя к себе за цветастую занавеску, ложились на свою железную кровать, ещё долго слышались их приглушённые голоса, воркующие, как пара голубков. Слов не разобрать, только доносится мирная речь, журчащая, как тихая речка. О чём можно говорить все ночи напролёт? Наверно, они говорили о нас, о детях. Ведь и радость, и горесть родителей – это дети. Атмосфера взаимопонимания и взаимоуважения, царившая между ними, явилась для нас опорой и образцом для наших собственных семейных отношений. Когда они шли по улице вместе, мама рядом с высоким, статным отцом выглядела совсем миниатюрной. Иногда мама шла на несколько шагов позади своего «господина», тогда за отцовской спиной её совсем не было видно. Мы недоумевали, почему она так делает, поддразнивали её.

– Почему ты идёшь сзади, иди рядом или даже выйди вперёд. Ты же дочь богача, а отец – он что, он же всего лишь писарьский отпрыск, беднота.

Но наша цель оставалась не достигнутой.

– За его спиной мне спокойно, ни ветер, ни дождь меня не достают.

Мы к ней особо не привязываемся. Она хоть и не любит особо языкастых, но сама при необходимости может кого угодно отбрить, осадить метким словцом или шуткой.