Галина Щекина - Д Р Е Й Ф

Наглый Зимин стал другим человеком. История с разломом научила его некоторой осторожности. На груди Ван Дамма, который смотрит на Зимина со стены, появился маленький листок: «Стань элитой, закончи ВУЗ». Зимин теперь не соблюдает график выезда на природу, не стремится на ночные дискотеки, чтобы отлавливать девиц. Теперь у него нет паники, когда он один. Он понял, что быть одному – еще не значит быть одиноким, как говорит известный рейнджер.

Зимин по-прежнему бороздит сеть, как Летучий Голландец. Периодически ныряет в поиск на всех ресурсах подряд. Найти человека. FAYA NUDGA! – пишет он в окошке, хотя вряд ли она откликнется. На аватарке картинку вставил – тридайменшен, она так любила эту трехмерную пестроту, а он теперь сам умеет их делать! Сделает и разглядывает.

А потом идет в администрацию кинотеатра, садится ждать Олеолеу с работы. Она все печатает, печатает, работяшка. Прямо, как он, когда ушла Фая. Методички там у нее, репертуар на месяц вперед, всякие пресс-релизы для газет.

Он тогда берется за толстую пружинистую косичку и сжимает в руке. Пока держит, слышит ее дыхание, видит пульс на шейке. Не видит только острый казахский прищур и с трудом сдерживаемую улыбку.

Он пришел… Почти три месяца недомолвок, недоговорок, непонимания. Только теперь все стало ясно. Вилма удивилась своей недогадливости. Достала утром из шкафа длинную трикотажную юбку и воздушный джемпер с объемным воротником. Поводя зябко плечами, еще укуталась длинным шарфом. Она была далека от желания прихорашиваться – привычно дуло от окна. На улице всё сверкало от солнца и голубизны внезапно открывшегося неба.

Когда столкнулись на вечере в «Ноктюрне», они даже не разговаривали – так, кивнули навстречу, обозначив, что, вот, она пришла, и, вот, он здесь. Он в тонком ассиметричном пиджаке с молнией и с легким перегаром, она – в длинной юбке и свитерке с объемным воротником, который скрывал плечи и подбородок. Плавая в человеческом водовороте, глазами не теряли друг друга из виду. И все. Еще через неделю или даже две совпала реакция: «Вот такие вещи меня выбешивают». – «Меня тоже». Полуулыбка, разведенные ее руки. Конечно, это мелочи. Но совпадение, даже в мелочах, не забывается.

Вилма заглянула теперь на его страницу в Фейсбуке. И тут же замерзла. Он писал письма прямо на стене: «Смотрел, как твои границы дозволенного стирались. Не могла? Теперь можешь, ты выгнула спину, почистила крестик. Не спала? И теперь не будет спокойно вместе. Твои мысли, как запах Рив Гоше. Агилера пинает Гуччи за то, что он не Армани…. Все в прозрачный пакет – вот душа. Для тебя. В крови лабутен на левой ноге, что истерла в погоне за призрачным счастьем. Цветок в волосах. Не Кармен! Манекен. Холодишь. Выпьем за тебя. Я люблю тебя. Тебе можно соврать. По-простому, без сложных конструкций. Я хочу тебя. Опять вру. Ну, устрой же мне революцию! С длинных страшных ресниц-великанов твердые капли сыплются вниз. К лабутенам».

Пришлось сделать вид, что она этого не видела. Про себя она назвала его девушку Некармен и не осмелилась откликаться на текст. Да и вообще, девушка ее как-то не волновала. Вполне возможно, он ее придумал, чтоб казаться роковым. Ее женский опыт говорил, что особо больные на данный момент люди свой недуг замалчивают, а если говорят, значит, не смертельно.

А потом, где-то через месяц, на его стене появилось невыдуманное:

«Но была ли это любовь? Ощущение, что он хочет умереть возле нее, было явно преувеличенным: он тогда виделся с ней лишь второй раз в жизни! Уж не истерия ли это человека, осознавшего свою неспособность к любви и потому разыгравшего перед самим собой это чувство? К тому же его подсознание оказалось столь малодушным, что избрало для своей комедии всего-навсего жалкую официантку из захолустного городка, не имевшую почти никакого шанса войти в его жизнь! Теперь он стоял у окна и воскрешал в памяти ту минуту. Что это могло быть еще, как не любовь, которая вот так пришла к нему заявить о себе?»

Вилма оставила отметку эмпатии: «Да, это она».

Тогда ли они стали переписываться? Тогда ли удивили друг друга, что обоим близок Милан Кундера? И та запись на стене была цитатой из Кундеры.

«Ты что читаешь?» – «Невыносимую легкость бытия». – «Любимое». – «Но тот мир нельзя проецировать на наш. Ни в коем случае, слышите?» – «А я осмеливаюсь, Дагмар». —«Если только ради полета фантазии и гармонии в душе». – «Вот именно, Дагмар». – «А что делать, если я живу в другую эпоху?» – «Значит, экстраполировать! Может, этот роман поможет видеть в людях хорошее, Дагмар?» – «Далось вам это хорошее… Во мне полно черноты…»

Конечно, он сгущал краски. Такой молодой, высокий. Светлые волосы, тонкие черты лица. Кто он, этот европейский мальчик, приезжий? Ах, изРиги…

А может, гораздо позже, когда он надолго пропал из сети и не появлялся в «Ноктюрне». Этот культурный центр хоть и большой, но все ходят через холл, там не пройти незаметно.

Вилма мерзла так, что ее не спасали шубы и шарфы. Она писала длинную статью мемуарного характера. Подолу сидела ночью, пересматривала старые записи. Лампа освещала ее, согревая, с одной стороны, а с другой – по-прежнему дуло от окна. Она очень уставала, и сны ей снились длинные, запутанные, и во сне не отдыхала она. Под главами почернело, складки у губ стали резе. Годы давали о себе знать, седина проступала в русых волосах.

Она описала свой сон и поставила на стену в Фейсбуке маленький фрагмент. Ну, там, где во сне приходила мать. Чувство горечи запоздалое… Назавтра глянула – под ее ссылкой появилась его ссылка. Как быстро-то! Значит, заглядывает тоже.

Общим был не сюжет, а странное ощущение вины. Вилма писала машинально, занятая мыслями о незаконченной работе. Дышала на зябнущие пальцы. А Дагмар тоже писал машинально, занятый мыслями – не о работе, может, о Некармен. Они, как зыбкие ночные огни, мелькали на периферии друг друга.

И снова провал во времени и в пространстве. Он не появлялся. Снова уехал? Что он мотается туда-сюда? Где он работает, чтобы так мотаться?

Вилма сжала волю в кулачок и закончила мемуары. Теперь нужно искать место для публикации. У нее опять потерялась банковская карта. Откуда такая рассеянность? Непростительно же. Вечером он был в сети, но молчал. И так – еще насколько дней. Она почему-то рассердилась и тоже не захотела пойти на контакт. «Я не мог позвонить. Перевернулся на машине».

«Чего только не придумают люди, лишь бы не…»

Что значит: «не»? О чем это она?

Наверно, она оскорбила его недоверием. Какая, по сути, разница – перевернулся, не перевернулся? Он жив, вот что главное. Он уже начал говорить с ней по-человечески! Страшно подумать, ведь были же моменты понимания, и они оборвались. Далась ей машина дурацкая. А вдруг он в тот момент нуждался в сочувствии? Может, у человека горе? Или человек напился. Или тяжело заболел… Вилма открыла «Часовню», помолилась за чужого человека Дагмара. Он был ей никто… но молиться можно за любого человека. Даже если он тебя бросил. Даже если виртуально.