Геннадий Мещеряков - Из двух тысячелетий. Проза и стихи, принесенные ветром Заволжья

В процедурном кабинете все было просто. Говорю двум веселым ребятам, что кровь и выделения надо сдать. Таких шутников еще не видел. Был у нас раньше тренер, перед занятиями «держал» ринг, то есть стоял на нем на руках, с полчаса не меньше. Потом с красными глазами набрасывался на спортсменов. Бывало, перебарывал троих. Перед боем и мы начали «держать» ринг, не всегда помогало, правда. Веселые санитары, как я узнал уже потом, были практикантами, они заставили меня оправиться прямо в кабинете в мусорное ведро. В это время зашла врач…

Старшая медсестра, которая заверяла справки, с сумкой на коленях походила на кенгуру. Внимательно посмотрев на меня, протянула анкету с вопросами об уровне медобслуживания в поликлинике, которую надо было заполнить. Устал я, наверное, от хождений, и у меня помутнело в глазах, все строчки слились.

– Не могу, – говорю.

– Жаль, на вид-то не старый, – обрадовалась она своей шутке.

– А на ковре приемы четко отрабатываю, – не подумав, ответил я. Она даже вскочила со стула, прижав к животу сумку.

– На ковре еще импозантней, я сразу поняла, что ты с сумасшедшинкой, черти в глазах так и бьют копытами.

– И вы туда же: а не боитесь, что в сумку залезу.

– В ней пусто, в сумке-то, лучше под сумку, – оказывается, кенгуру могут и ржать. Я сам поставил на справку печать и, как когда-то наш ротный старшина, рявкнул:

– Жди меня, и я вернусь, вот только укол сделаю.

– Какой укол? – уже рявкнула она.

– От бешенства, милая, от бешенства.

И я побежал делать укол, а что, на всякий случай, так как, действительно хотелось кого-то укусить. Молоденькая, как восьмиклассница, сестричка сразу спросила меня, чего и сколько делать.

– А вы разве не знаете? – видимо, ее назвали на «вы» первый раз и она не покраснела, а побелела от волнения.

– Не знаю сколько доз.

– Делайте не меньше двух, так говорил хирург.

– Иван Иванович?

– Наверное.

– Это мой дядя, он знает, что говорит, вот меня поставил на уколы, чай, ширяй, да ширяй.

– А бешеным от двух доз я не стану?

– Симптомы сначала будут, вы не бойтесь, потом пройдут, чай.

У окулиста тоже побывал. Думал, испугаю ее: маленькая, тощенькая. Представьте, вам боров глазом все время подмигивает, не ужаснетесь? А я на борова очень похож, дед так говорил, когда к нему в деревню ездил. У меня с детства ноздри вывернуты, поэтому и такое сходство, да и жировая прослойка дай бог: мне что зима, что лето, была бы полынья.

У окулиста очки толщиной в палец. В тот день она забыла их дома, но посетителей принимала.

– Ваш пол? – спрашивает.

– Разве не видно, не брился три дня, – отвечаю.

– Значит, мужчина, хотя и женщины бывают с усами. На что жалуетесь?

– Хочу провериться, говорят, черти у меня в глазах прыгают и копытами стучат. Выгнать бы их оттуда.

– Выгнать-то можно, даже народными средствами. Пожуй красный перец, и глаза повылезают. Надо первопричину искать, почему копытами стучат, а не сидят тихо. Вас в последнее время никто не кусал? Недавно возле поликлиники бешеную собаку поймали, покусала многих врачей и медсестер.

– Никто, – говорю, – даже комар, – теперь я понял, почему все врачи задавали один и тот же вопрос, и поинтересовался, не цапнула ли и ее собака?

– Кажется, нет, но сомневаюсь, – пооткровенничала она, – сейчас передо мной из тумана все время выглядывает какое-то свиное рыло. А у вас-то хоть зрение нормальное, все буковки на табличке видите?

– Все, но свиное рыло тоже вижу, правда, в зеркало, но отчетливо, – поднялось у меня настроение.

Молодой человек в модном костюме достал из кармана пачку денег, отсчитал несколько купюр и протянул толстому краснолицему парню:

– Вот, возьми долг, Борис.

– Нашел работу, Владимир?

– Да, повезло. Помнишь, два поезда столкнулись лбами, даже дуб согнулся от воздушной волны? Полез я под перевернутую платформу за грибами, с испугу, вероятно, там выросли, и за ней увидел предприятие, о котором раньше не ведал, там и устроился на работу.

– Не может быть.

– А откуда тогда деньги?

– Поэтому и странно, раньше ты ходил в ботинках с оторванными подошвами. Не замочил какого-нибудь менеджера по газу?

– Провидец ты, Владимир, действительно в газовой компании я устроился, взяли с руками и ногами.

– Не может быть.

– Почему?

– Да потому, что у тебя одна нога, вместо другой протез, – усмехнулся Борис.

– Мне киберпротез поставили, лучше живой ноги: когда чечетку отбиваю, дятел завидует.

– Не может быть, в нашей конторе скорее вырвут ногу, на органы, в основном, посылают.

– Мои коллеги вежливы, для них главная радость, если хорошо другому человеку. Выбирают из числа холостяков для матерей-одиночек мужей на субботу и воскресенье. Конечно, по их обоюдному желанию.

– Не может быть.

– Может, Борис, я тоже приглянулся одной молодушке, но пока помог ей довезти из магазина кухонный агрегат.

– Довезти?

– Да, коллеги по работе подарили мне рысака, чтобы не загрязнять атмосферу, машины в газокомплексе не приветствуются.

– Оригинально. А под нашими седоками, сам знаешь, целый табун лошадей, и как они портят воздух. Я смотрю, Владимир, ты мне маловато денег дал.

– Так, деноминация же?!

– Не слышал. В магазинах, видимо, тоже о ней не знают, цены прежние.

– Я в растерянности, Борис. Кажется, вокруг те же дома, но когда успели навалить кучи мусора, в которых копошатся бомжи, да и газоны не подстрижены.

– Боже, а не попал ли ты, Владимир, в иной мир, параллельный или даже пусть перпендикулярный? От столкновения поездов, вероятно, искривилось пространство, и открылся портал. Надо срочно проверить. Если так, Абрамовичами станем: в твоем мире продукты намного дешевле. Бежим к дубу.

– Не успеем, железнодорожники кран пригнали, уберут платформу, и портал может сдвинуться.

– Побежали, нам хотя бы туда проскочить. Возможно, в параллельном мире и жены характером другие, ворчать не будут и сами нам водочки нальют.

– Вот этого, Борис, точно никогда не может быть.

Дядя Федор был очень высокий, широк в кости, и когда выбросил дырявые сапоги, в них сделал себе конуру щенок Кузя. А в галошах, которые он носил в грязь, свободно умещался трехлетний Вовка, плавая в них в глубокой луже.

Мать оставила его, уехав куда-то на заработки с таджиком, подарившим Вовке тюбетейку, которую он почти не снимал, боясь потерять единственное богатство.

Многие, особенно свои дворовые, засматривались на Вовку, сидящего посреди лужи в галоше.

– У – у – у! – гудел он, разбрасывая ладошками грязные волны.

– А где гастарбайтеры? – интересовались прохожие.

– Это наш, Вовка, мать на заработках, я присматриваю за ним, даже сплю в его комнате, – объяснял дядя Федор.