Геннадий Мещеряков - Из двух тысячелетий. Проза и стихи, принесенные ветром Заволжья

– Частное, для богатых бездельников.

– Не все богатые бездельники.

– А почему у тебя бывает геморрой? Абрам Ибрагимович говорит, если есть геморрой, значит бездельник, а он философ и знает, что говорит.

– Вообще-то интересно рассматривать индивидуумов с философской точки зрения. У нас соседка по даче Венера Пахомовна при встрече только кивает головой, говорить не может: так натянула кожу на лице. А ее подруга Анжелика Ивановна утроила губы и выговаривает лишь слова, где много гласных, хотя работает диктором на вокзале. Что бы сказал твой наставник Ибрагимович, посмотрев и послушав, как они общаются?

– Философы?

– Еще какие. Венера Пахомовна считает своими всех мужчин поселка.

– Сколько же у нее бобла, Чук?

– Наверное, много, меньше трех мужиков в ее саду никогда не пасутся. Настоящий философ Анжелика Ивановна. По ее разумению у человека меньше проблем, если он едет в сторону от своей цели, и специально не выговаривает номера поездов, с ее-то дикцией.

– Для того и губы надула?

– Скорее всего, – засмеялся Чук.– Люди садятся не в свои поезда, путают маршруты, она рассказывает об этом Елене Пахомовне, и обе хихикают, правда, с трудом. Анжелика Ивановна однажды своего мужа посадила пьяного в другой поезд.

– Круто!

– Третий год его не найдет.

– Сбежал?

– Соглашусь с тобой, она иногда и сама отбывает в другом направлении, говорит, клево. А какие впечатления: в бригаде лесорубов побывала, в чуме у чукчи зимовала.

– И общались?

– А зачем? Ешь мясо, да спи, с их-то произношением.

– Ты, Чук, говорил, что всей семьей отдыхали в тропиках, там удавы водятся?

– Полно. У Венеры Пахомовны и Анжелики Ивановны есть третья подруга Эсмеральда Семеновна. Она отдыхала вместе с нами. До сих пор рот не закрывает: к ней в постель удав забрался. Просыпается, а рядом он огромным глазом ей подмаргивает. Рев слышали и глухонемые. Говорят, ревел и удав: Эсмеральда Семеновна раз пять подтягивала на лице кожу. Челюсти ее так разошлись, что теперь до конца не сходятся.

– Разводишь, или действительно так пасть раскрыла?

– Сам был свидетелем, мы в соседнем номере жили.

– В нашем доме тоже похожий случай был, орангутанг к старой деве через балкон залез, сбежал из зоопарка в поисках умершей подруги, и – к ней, хотя она была без шерсти. Возможно, подумал, побрилась, сейчас это модно. Только через суд отдала старая дева орангутанга в зоопарк и теперь, наоборот, не открывает рот.

– Это не аналогичный случай, Гек, дело, видимо, во внешнем сходстве дам.

– У мужиков, Чук, еще хлеще бывает. Тот же Абрам Ибрагимович. Пришел домой – жена с другим. Его же и выбросили из квартиры, хорошо не побили.

– Да, Гек, много в нашей жизни нелогичного, даже несуразного. А ты был за границей? Две недели общаемся, а я о тебе ничего не знаю, скрытный ты.

– Не люблю я о себе говорить: несуразного, слово мне твое понравилось, много. Был и за границей, но неудачно, зашел на чужую территорию и получил по шее.

– Визы не было?

– У вас виза, а у нас разрешение.

– Твой отец большая шишка, без виз обходитесь?

– Через любую границу запросто проходит, спецкурьер он. Но несколько лет о нем ничего не слышно.

– Пропал?

– Да, ищут его, особенно друзаны.

– И полиция?

– А то, и мне прохода не дает: «отец не звонил, весточку не подавал?» А куда он позвонит или даст весточку. Я теперь с Абрамом Ибрагимовичем живу, в его секции.

– А мама твоя где, вероятно, волнуется?

– Не очень, она закаленная, тоже спецкурьером была.

– Была?

– Сейчас, как рассуждает Абрам Ибрагимович, ограничена в передвижениях и не влияет на процессы.

– Я плохо врубаюсь, если она спецкурьер, зачем пересекать границу нелегально, долго оформить необходимые документы? Диссертации изготавливают. Папин знакомый стал доктором наук сразу после избрания его депутатом, кстати, философских наук. Тоже мыслит неадекватно. Уехал на Чукотку, и пошел в рост, написав диссертацию о влиянии северного сияния на мироощущение жителей стойбищ. Доказал, что в метель, когда нет сияния, чукчи пьют водку в два с половиной раза больше, возрастает поэтому смертность. Чтобы не допустить этого, надо разгонять облака. Все логично.

– Мама, Чук, тоже на Чукотке, если и пишет диссертацию, то о выращивании на крайнем Севере конопли.

– Она по профессии биолог?

– Не стать тебе, Чук, философом, действительно, не врубаешься, за колючкой она, так как была наркокурьером.

– И отец?

– Вся семья.

– Значит, и ты?

– Вот о себе я бы так не сказал: было дело до знакомства с Абрамом Ибрагимовичем, распространял в вашей частной школе наркоту, теперь нет, считаю такую необходимость случайной.

– Интересно, а чем занимается твой Ибрагимович?

– По утрам он собирает бутылки в парке отдыха, иногда находит там забытые вещи, выроненные документы, которые всегда возвращает, за мзду, конечно, так как каждая услуга, по его мнению, должна оплачиваться.

– Так, Ибрагимович бомж?

– Наконец-то врубился, обитаем мы с ним в подвале в отдельной секции.

– Как я ошибся, думал, друга нашел, который не как все…

– А собственное мнение, Чук? Разве этого мало. Я сын вора в законе, а ты – законного вора, обворовавшего страну. Прощай, Чук, с тобой неинтересно, не станешь ты философом никогда. А мог бы.

Картина первая

Сидят трое на сломанной скамейке у подъезда с перекошенной дверью. На одном – майка с заплаткой, на другом – рубашка с оторванным рукавом, на третьем – шорты из обрезанных штанов. У всех на ногах белые тапочки…

Подъезжает к подъезду роллс-ройс, выходят двое бугаев и толстый человек, одетый с иголочки.

– Где жильцы этого дома Петров, Сидоров, Иванов? – спрашивает толстый.

– Это мы, – отвечают трое.

– Три месяца не платите долги, я владелец дома, давайте, ребята.

Бугаи начинают избивать троих.

Первый кричит:

– За что?

Второй:

– Сам обманул нас.

Третий:

– И жен забрал.

– Чубайс виноват, он надоумил скупать ваучеры, – отвечает толстяк.

– Чубайс виноват, а бьют нас, – вопит первый.

– Хотя бы жен вернули, – добавляет второй.

Толстый хохочет: Так мы вам искусственных баб дали, правда, пользованных.

– Они и кашу-то не могут сварить, – жалуется третий.

– Это что же, на пшено есть деньги, а на оплату квартиры нет? Добавьте им, ребята, – злится толстый так, что дрожит живот.

– Не бейте, каша у нас не из пшена, а из отходов проса, – снова кричит первый.

– Мешок принесли, – добавляет второй.

– С птичьей фермы, брошенной, – уточняет третий.

Один из бугаев обращается к толстому:

– Иван Гаврилыч, возможно, и правда отходы: орут, а изо рта несет, как из параши.