Александра Михневич - Пончик

И ещё что-то там вспыхивает на солнце морской волной. Самоуверенно блестит жёлтым глянцем куриная слепота, и грациозно покачивают нежно-лимонными бутончиками их соседи.

Вдруг сплошная стена кустарника сбоку разомкнулась – и взору открылись другие кусты: вроде бы тоже зелёные, но увитые золотыми нитями, аж горят на солнце.

Она ахнула. Будто боярыни в богатых шубах из золотой парчи с роскошным подбоем!

– Похоже на хмель, – сказал отец.

Она пригляделась.

Длинные тонкие стебли, словно сплетённые в шаль и наброшенные на ярко-зелёные пышные кусты, усеяны хризолитовыми шишечками, обсыпаны пенными янтарными блёстками и припудрены махровой бледно-золотистой пыльцой.

– Откуда это всё? – спросила она, поражённая.

– Это старица, прежнее русло реки, – объяснил отец.

– А-а-а, – протянула она, – тогда понятно.

Обратно шли молча.

Солнце уже стояло высоко, разливаясь окрест гигантским яичным желтком. Светило и грело, и было жарковато.

Собаки аккуратной трусцой бежали впереди, высунув языки и не тратя силы на шалости.

Она ещё не заходила в такую даль. Наверное, километров двенадцать пройдут. Очень уж долгая сегодня прогулка.

Ну, и хорошо. Она находилась под впечатлением от увиденной красоты.

Вот и развилка.

Папа остановился.

Оглядел старые деревья, упёрся в бока руками в закатанных по локоть рукавах лёгкой рубахи.

И, лукаво улыбаясь, сказал ей с вызовом:

– Боишься?!

Она коротко рассмеялась и пошла к дереву.

Мама прошла с собаками вперёд по дороге и остановилась поодаль.

А они с отцом вошли в густую тень растущих старинных великанов. Их необъятные стволы с густыми развесистыми кронами создавали шатёр с откинутым пологом.

– Смотри, – сказал отец, когда они остановились в шаге от дупла.

Да, отверстие действительно очень большое, с вычурными краями, уходящее глубоко вниз.

– А что там внутри?

– Смотри внимательней, – папа в шутку заговорил утробным голосом прорицателя.

– А что там должно быть?

– Каждый видит своё, – продолжал он в том же духе.

Её глаза привыкли к полумраку. Она приблизила лицо к черноте дыры и собралась ответить в тон отцу…

Внезапно ощутила жуткую боль, будто кто-то воткнул ей в темя раскалённую иглу.

Она вскрикнула, отпрянула, схватилась рукой за голову, ничего не понимая, затрясла длинными волосами.

– Что, что стряслось?! – встрепенулся папа.

– Я не знаю, не знаю, – заплакала она. – Но мне больно! Очень!

Папа стоял рядом, переводя взгляд с её головы на дупло и обратно – и пытаясь понять: что же произошло?

Почувствовав, что в волосах ещё что-то шевелится, она наклонила голову. Волосы повисли густой длинной гривой. Она трясла ими, пытаясь вытряхнуть… что? Она не знала, что – но очень хотела вытряхнуть то, что копошилось в голове. Она запустила в шевелюру ладони и с силой затрясла.

– Шершни! – вдруг донесся до её сознания голос отца: – Идём на дорогу, быстрее!

Услышавшая их с дороги мама тут же скомандовала собакам: – Назад! Ко мне!

Любопытные собаки всё это время тоже стояли возле дупла, за их спинами. Теперь, услышав команду, повернули головы в сторону дороги.

Вдруг она снова вскрикнула:

– Ай! Опять, опять! Больно, больно!

Она стояла и вопила от боли, обхватив голову руками:

– Папа, да сделай же что-нибудь! Опять! А-а-а!

– Да что, что? – волновался отец.

– Да не знаю, не знаю! – ещё горше заплакала она.

С дороги снова послышалась мамина команда собакам.

Но верные и добрые собаки не уходили: растерянно глядели на неё, готовые тотчас броситься на её обидчиков!..

Но врага нигде не видно, а что делать в случае, когда их хозяйку №3 кусают насекомые, они не знали.

Отец понял, что шершни проявляют интерес почему-то именно к её голове. Скинул с себя рубашку и набросил ей на голову.

Взял за плечи и вывел на дрогу. Собаки прибежали следом.

Она стянула с головы рубаху. Убрала волосы с лица, плача и щурясь от яркого солнца.

Отец осмотрел её голову: две припухлости – на макушке и у лба.

– Надо же, – тревожно сказал он, – а я думал, тебя один раз укусили.

– Три, – всхлипнула она. – Приподняла короткий рукавчик футболки, показала расплывающееся пунцовое пятно спереди на левом плече.

– Вот гадины! Два ядовитых жала возле мозга и одно – возле сердца. И что бы им меня в правое плечо не куснуть? – всхлипывала она.

Папины глаза потемнели. Он шумно выдохнул, не разжимая зубов, и его челюсть заходила желваками.

– Чёрт! – сказал он, – сейчас же едем! И вообще, это дурацкая затея, с этой дачей… Собери по-быстрому всё необходимое – документы, там, ключи от квартиры, – повернулся он к маме.

– Если ты собираешься везти её в сельский медпункт, то у нас в аптечке есть всё то же самое, – вежливо ответила мама после некоторого молчания.

– Какой медпункт!! И к чёрту аптечку. Надо ехать в областную больницу, – мрачно изрёк отец.

– А её туда примут, без местной прописки и гражданства? – проворковала мама.

– Примут, – отрезал отец.

И повернулся к дочери: – Сможешь идти? Или я сюда машину подгоню, посидишь под деревом…

– До больницы полтора часа езды, – тихо и ласково гнула своё мама.

– Ничего, – решительно подытожил он.

И глянул на жену недобрым взглядом.

– Никуда я не поеду, – встряла тут дочка сиплым от слёз голосом. – Папа, полтора часа на твоём дизеле – что будет с моей головой? Мне и так больно… А от трёх укусов умирают, да?

У меня аж голова разрывается, – и она опять заплакала от боли.

– Может, выпить аспирину, – предложила она, когда, вернувшись, они стояли на веранде, и мама решила неторопливо осмотреть её голову.

– Да, может ей выпить аспирину, – поддержал папа.

– Вам что, больше делать нечего, сильнейший яд запивать лекарством, – отчего-то возмутилась мама.

И добавила, что самое лучшее сейчас – это полный покой. Лечь спать.

– Но я не могу сейчас спать, мне же больно голове, – возразила она.

– Да, ей же больно, она не может сейчас спать на голове, – поддержал её папа.

Она немножко подумала. И объяснила:

– Ну, я вообще не могу спать на голове, а не только сейчас, я ж не йог.

Отец, до этого смотревший очень напряжённо, вдруг отвернулся. И произнёс другим голосом:

– Ну, ладно. Разговаривает – значит, жить будет.

Она выпила тёплого чаю с вареньем, срочно стянула блин из холодильника. Наскоро прожевав, охая, зашла в комнату.

– Зря, – проворковала мама, уютно устроившаяся в кресле.

– Да пусть ест, – возразил отец, сидящий в другом кресле. – Может, полегчает.

На его высоком лбу лежали тревожные морщины.

Мама, отпив кофе, очень изящно держала чашку кончиками пальцев.

Она, охая, ахая и кряхтя, улеглась на диван и кое-как уложила на подушку голову.