Александра Михневич - Пончик

Может быть, ей что-нибудь нужно, поинтересовался отец.

Да пусть она уже спит, предложила мама.

– Вот дьявол, всё-таки надо было в больницу поехать, – сквозь зубы пожалел отец. И посмотрел на свою дочь. – Надеюсь, во сне плохо не станет.

Тут она неожиданно вспомнила про старые документы.

– Они наверху, – сказала мама, – спрятаны в антресоли.

– Дорогая, принеси, пожалуйста, – попросил отец, – пусть посмотрит, если ей так хочется. А то ей сейчас тяжело ходить.

– Ещё или уже, – съязвила мама, эффектно вспархивая с кресла.

– Дорогая, ну ты совсем, – и папа покачал головой в горькой задумчивости.

– Но я одного понять не могу, – сказал он, когда мама вернулась со старой картонной коробкой. – Я же столько раз подходил к этому дуплу! И заглядывал в него… Там никогда не было никаких шершней.

– Ты же не намазываешь вареньем голову с утра пораньше. А кое-кто наверняка не вымыл после блинов руки и запустил их в волосы. Шершни обрадовались, что варенье само в гости пришло, – объяснила мама.

– Я пальцы вытерла салфеткой, – простонала она. – А волосы вообще не трогала.

Осторожно ощупав свой затылок, она спросила, что же всё-таки в том дупле.

– Да там сова жила, я хотел тебе показать, – вздохнул отец.

И, резко положив ладони на деревянные подлокотники, оттолкнулся и пружинисто поднявшись, вышел из комнаты.

Мама вышла следом, плотно закрыв за собой дверь.

Она полежала немного, собираясь с мыслями и чувствуя сильную тошноту.

Само пройдёт, думала она. Но само не проходило, ей стало совсем дурно.

Она с трудом встала с дивана и пошла на двор, к удобствам – еле ступая и чувствуя, как нарастающе жарко и мучительно отдаётся в голове каждый шаг.

Через полчаса вернулась, пошатываясь, уже умытая из рукомойника тепловатой водой. Влажные пряди волос прилипли ко лбу.

Проходя веранду, виновато посмотрела на родителей.

– Значит, так, – внушительно сказала мама, – до ужина ничего не есть и не пить, организм должен сам справиться.

– По-моему, чай бы ей сейчас не помешал, побольше. Или вода, – подсказал папа.

Она не стала слушать мамины возражения и ушла в комнату.

Устроилась на диване так удобно, как только могла, лёжа на правом боку и пытаясь не думать о ноющем опухшем плече и раздирающей голову пульсации.

Собралась, наконец, с мыслями и запустила руку в коробку.

Вот бабушкин аттестат, вот трудовая книжка. Вот дедушкино удостоверение. А вот брачное свидетельство другой бабушки.

Она неторопливо и бережно перебирала корочки и бумажки. Вчитывалась в сухие официальные строки, вобравшие в себя годы и десятилетия живых человеческих мыслей и дел. Вспоминала близких людей, которых уже нет…

Перед внутренним взором появлялись их лица, морщинки, мудрые много повидавшие глаза. Родные глаза, с тёплым и живым блеском: они будто смотрели сейчас на неё с мудрым спокойствием – словно говоря: всё будет хорошо.

А она пыталась представить себе своих бабушек и дедушек такими, какими они были, когда её ещё и в помине не было.

Она раскрыла следующий документ. Диплом дедушки, папиного отца: Минский университет, русский язык и литература. Так вот, значит, в кого она!.. То есть, конечно, она всегда об этом знала. Просто раньше не увязывала собственные наклонности с характерами и способностями своих предков.

А ведь в ней есть что-то от каждого из них. Точно есть!

Да в ней очень много от них всех!

И все они – все! она это знает наверняка – прожили долгую, честную и по-своему счастливую жизнь…

Голова запульсировала пылающей болью и загудела.

Она осторожно откинулась на спину. Подождала, пока сотням иголочек надоест колоть, и они отпустят её затёкшую руку, и опять повернулась.

Раскрытый диплом так и лежал на краю дивана.

Глаза скользнули по строчкам: «…поступил в 1937, окончил в 1947». Вот это да… Получается, дедушка половину отучился и на фронт ушёл: сначала Финская, потом Великая Отечественная, получил орден, ранение, а доучивался после войны.

Оба деда прошли всю Вторую мировую…

Господи! Да кому нужны эти войны… Вместо того, чтобы людям мирно жить, детей растить, дома строить. Любить друг друга, книжки добрые писать…

Она незаметно уснула. И снилось ей что-то доброе и жизнеутверждающее.

Когда солнце, до духоты прогревшее воздух, умерило пыл и наклонилось к закату, она встала.

Послонялась по участку, ступая босыми ногами по тёплой земле, меж яблонь и вишнёвых деревьев, мимо облепиховых кустов на краю и рослой пышной березы в самом центре. Приходя в себя после горячего и непривычного дневного сна – и слушая, как молоточки в голове стучат всё глуше и отдалённей.

Умылась почти горячей водой из нагретого зноем рукомойника.

И пошла на веранду – пить свежий чай со смородиновым вареньем.

– Теперь у тебя насовсем исчезнут две-три хронические болезни, – сказал папа.

– Да, – обрадовалась она, – а какие?

– Ну, скажем, радикулит, – пообещал отец.

– Здорово! – ещё больше обрадовалась она. И сникла: – А у меня нет радикулита…

– Ну, тогда ревматизм.

– Да у меня и ревматизма нет…

– И суставы не ломит?

– Не ломит, – вздохнула она. – Выходит, зря мучилась…

Когда стемнело, отец растопил камин и достал ей из книжного шкафа подшивку «Вокруг света» за 1969 год. Она нашла честертоновский рассказ про дупло, прочла и недоумённо спросила:

– А тут же нет никаких шершней? Тут про старую тайну со скелетом…

– Я тебе и говорил, что про старую тайну. А шершней там и не было.

Ну, вот. Ну, ладно…

Она со всё возрастающим интересом углубилась в журналы.

А там кипела жизнь!

Здесь что-то строили, там что-то поднимали.

Да-а, вот время было, – и она ощутила прилив жизнелюбия.

Студенческие стройки, стройотрядовские куртки с нашивками, песни у костра под гитару! Передовые колхозы. Ударники производства. Романтика! Спорт, Космос – везде мы первые!

Ну, это ж парадная сторона, – засомневалась она. – Да, но ведь почти вся огромная страна тогда так жила, – возразила она сама себе. – На самом деле!

Всё же люди тогда другие были, и не такие циники.

Более целеустремлённые, что ли – и не за деньгами, а в светлое будущее.

Начитавшись, она сложила стопку журналов на столик на тонких ножках рядом с креслом. Потёрла глаза и опустила руки на подлокотники.

Отец уже давно ушёл наверх, и сказал маме, что уже очень поздно, и дочке тем более уже пора спать; да-да, сейчас, – проворковала мама.

Она украдкой рассматривала бесстрастное мамино лицо… Мама сидела на её диване, прислонившись к стене, на коленях покоилась раскрытая книга.

Сбоку дивана примостился Пончик: собака глядела на свою младшую хозяйку с сочувствием и подмигивала ей то одним, то другим глазом.