Михаил Орлов - Между молотом и наковальней. Из хроник времен XIV века

Василий насупился. Не видать ему, видно, своей зеленоглазой Софьи как своих ушей. Не допустит батюшка этой женитьбы, но спорить с ним не решился, а лишь глянул исподлобья и тихо молвил:

– Люба она мне, и другой жены не желаю…

Воистину, дети плохо понимают своих отцов, они им кажутся несколько странными и отставшими от жизни, хотя все в ней менялось очень медленно.

– Тебе, кобелю, любая коза красавицей кажется. Воистину, первый блин комом, а первый сын – непутевый! – со злостью заметил князь, потер виски, чтобы успокоиться, и покинул горницу, оставив Василия в недоумении.

Больше Дмитрий Иванович с сыном о его свадьбе не заговаривал и государственными делами его не обременял, хотя следовало бы, все-таки наследник. В последние годы великий князь и себя не утруждал заботами, перепоручив хлопоты о княжестве своим советникам. Недаром ту эпоху назвали «золотым веком боярства».

В первый же день по прибытии в Москву ноги сами понесли Шишку на место, где прежде стоял двор его приятеля и покровителя Симеона, у которого он жил до нашествия Тохтамыша. К своему удивлению рында, узрел там новое строение за бревенчатой оградой. Подумал было, что кто-то прикупил бесхозную землю. Постучался, но ему открыл сам Симеон.

Пока Шишка находился в Сарай-Берке, его приятель, попал в полон к ордынцам, чудесным образом обрел свободу, а по возвращении в Москву встретил свою давно обожаемую Катюшу, женился на ней, а потом завел детей… Первенец темноглазый, удалой, шустрый, остальные синеглазые, совсем еще младенцы…

– Тохтамыш все спалил, откуда же у тебя взялись деньги на новый дом? – удивился, придя в себя, Шишка.

– Ты, право, словно младенец. Любой торговец часть своих средств всегда таит в земле на черный день, ибо надежней места нет. Вернулся, откопал спрятанное серебро и отстроился…

Симеон предложил Шишке стать его компаньоном. Тот явился к княжичу и попросил отпустить его.

Василия очень удивило, даже озадачило желание Шишки стать компаньоном некоего торгового человека и покинуть его. Княжич самонадеянно полагал, что рында счастлив, служа у него, и вдруг такая просьба.

О том, чтобы его покинул Шишка, Василий и слышать не хотел, а потому только замахал руками:

– Нет, уж не оставляй меня. Да и за Веней кто ходить будет? Он только тебя слушается.

– Никого он не слушается. Да котам пастухи и не нужны, – буркнул рында, но тем не менее остался при княжиче.

На некоторое время жизнь в Москве закрутила княжича. Позабыл даже о своей зеленоглазой суженой. Девок при дворе хватало, все пригожи и ласковы с наследником престола, но мать княгиня Евдокия Дмитриевна не одобряла распущенности сына, называя их похотью и непотребством. Однако забав у Василия хватало, закрутился в раздольной, хлебосольной Москве. Все зазывали его к себе, расспрашивали о том о сем, ловя каждое слово, приглашали на охоты, к скоморохам, на пиры… День за днем проходили в утомительном праздном веселье. «Неужто так и жизнь пролетит?» – думал иногда он.

К нему относились совсем иначе, чем прежде. Он уже не отрок, а наследник престола, будущий великий князь. Вон Андрей Иванович Одинец, сопровождавший его в Орду и позволявший себе прикрикнуть на мальчишку, теперь заискивает и лебезит перед ним…

Иногда, вспоминая Софью, княжич жаловался Шишке:

– Видно, женит меня батюшка на другой, но я же слово давал…

– Подожди, утро вечера мудреней, а твое обещание ничего не стоит… Ты разве этого не понимаешь? – утешал рында.

Нежданно-негаданно, когда начали распускаться листья на деревьях, великий князь Дмитрий Иванович занемог. Болезнь была не понятна лекарям, а потому не излечима. С каждым днем он все более слабел и наконец перестал вставать с постели.

Человек, словно некая странная планета, несется во времени и пространстве неведомо куда и зачем. По пути ему встречаются загадочные туманности и странные галактики. Так продолжается до тех пор, пока он не сгорит при встрече с очередной звездой. Зачем и почему происходит это таинственное движение небесных светил – неведомо… Тем не менее, все вокруг летит в неизвестность, в распахнутую пугающую бездну, которой нет конца. Маршрут всякого извилист и загадочен. Да сжалятся верховные силы и простят грехи вольные и невольные. Впрочем, погружение в себя тоже бывает очень опасно. Очень…

В конце концов Дмитрий Иванович позвал к себе наследника. День выдался пасмурный, и в горнице стоял полумрак, а воздух был тяжел и сперт. Батюшка повернул голову и велел:

– Подойди ко мне ближе…

Княжич исполнил просьбу отца, тот взял его за руку и чуть слышно молвил:

– Ты не знаешь, как не хочется умирать, но придется, мой час близится… Юрий более тебя пригоден восседать на московском столе, но по наследственному праву тебе достанется сей тяжкий крест. Сдюжишь ли только?

– Что ты, батюшка? Ты еще долго проживешь…

– Не говори глупостей. Каждый чувствует свой конец. Даже собака забивается в темное, укромное место, перед тем как испустить дух. Не говори глупостей, – оборвал его отец.

Приближение смерти, может статься, страшнее ее самой. Что-то внутри неподвижного, но еще живого тела свершается за чем-то. От этого рождается тягостное, гнетущее чувство бессилия…

Окончив свои сбивчивые наставления, Дмитрий Иванович позвал жену и остальных. За ними в опочивальню ступили ближние бояре и игумены Сергий с Севастьяном в черных рясах с серебряными крестами на цепях, чтобы заверить духовную.

Свое прежнее завещание великий князь написал восемнадцать лет назад перед первой поездкой за ярлыком на великое Владимирское княжение, не зная, вернется ли. Теперь составить окончательную духовную выпало дьяку Внуку.

Последняя воля государя начиналась словами: «Во имя Отца, и Сына, и святого Духа, я грешный раб Божий Дмитрий Иванович, пишу сею духовную грамоту в здравом уме…» Далее он благословил старшего сына Василия великим Владимирским столом как своей вотчиной – наследственным владением. На сей раз он уже не вымаливал ярлык в Орде.

Москву он прямо завещал всем четырем своим сыновьям в совместное владение. Старшему Василию – Кремль и Коломну, второму сыну, Юрию, – Звенигород, третьему, Андрею, – Можайск, четвертому, Петру, – Дмитров, а младшенькому, коли родится мальчик (княгиня была на сносях), удел великий князь должен был выделить позже.

Духовную скрепили серебряной с позолотой печатью, и на этом государственная деятельность великого князя Дмитрия Ивановича завершилась.

Через несколько дней Евдокия Дмитриевна разрешилась дитем мужеского полу, которого нарекла Константином. Младенца показали отцу, но тот пребывал в беспамятстве и вряд ли что-нибудь уразумел, а на следующий день, в среду, 19 мая 1389 года от рождества Господа нашего и Спасителя, великий князь преставился. Завершилась его недолгая и непростая жизнь.