Михаил Орлов - Между молотом и наковальней. Из хроник времен XIV века

Дмитриевичи, родные братья великой владимирской и московской княгини Евдокии Дмитриевны, уговорили сестру похлопотать за них перед мужем, и та согласилась.

– Помоги Христа ради, поспособствуй несчастным мальчикам… – просила она Дмитрия Ивановича, несмотря на то что старшему «мальчику» стукнуло сорок и он был старше московского государя, а другому перевалило за тридцать, то есть вполне зрелые мужи по меркам той эпохи.

– Отчего же они несчастны? – не мог взять в толк московский государь.

– Кирдяпа в Орде томился несколько лет, а ведь у него семья… Как такого не пожалеть? Не сомневайся, он отблагодарит тебя, ему бы только в Нижнем сесть…

– Как и чем? – не мог взять в толк великий князь, но, поразмыслив, посчитал, что за помощь все-таки что-нибудь получит. Курочка по зернышку клюет…

Дмитрий Иванович мало считался с законами и традициями, когда это представлялось ему выгодным, и обещал Дмитриевичам три тысячи воинов.

Минули времена, когда сходились рати в десятки тысяч воинов. Оскудела Русь-матушка, обезлюдела после эпидемий чумы, Куликовской битвы и нашествия Тохтамыша. Города и села лежали в запустении, и князья заманивали к себе народ всевозможными льготами. Земля без крестьянской сохи не приносила дохода.

Собиравшиеся в поход, как водится, пьянствовали. Люди, идущие на смерть, имели право на поблажку. Им многое дозволялось по христианскому человеколюбию. Вернется ли ратник целым или калекой, никто не ведал, а перед смертью все равны: седоусые витязи и безбородые юнцы.

Соединившись с москвичами, Дмитриевичи попытались с ходу взять Нижний Новгород, но стража перед самым их носом опустила тяжелую кованую герсу [20] Герса – подъемная железная решетка. и подняли мост через ров.

Город с двух сторон защищали реки, имевшие высокие обрывистые берега, а с третьей – глубокий овраг. Полной блокады не получилось – суздальцы не имели боевых ладей и путь по Волге и Оке оставался свободен, а значит, подвоз продовольствия не прекращался. Не предпринимая активных военных действий, суздальско-московская рать разбила у города лагерь. Ни одна из противоборствующих сторон не хотела сходиться в кровавой сече. Выжидали.

«Не понимаю Дмитрия! Его зятья помогли Тохтамышу взять Москву, поклявшись, что татары никого не тронут, но когда горожане вышли из ворот, те учинили резню, а уж скольких увели в полон – не счесть! Русский невольник на базарах Орды продавался по цене барана… Без Евдокии здесь всяко не обошлось. Правду говорят, ночная кукушка дневную перекукует…» – размышлял Борис Константинович Нижегородский, рассматривая с башни стан противника: разноцветные шатры племянников и московских воевод в окружении шалашей и палаток простых ратников, за которыми на лугу паслись кони под присмотром челяди.

Сил Борис Константинович имел меньше, чем противник, и выходить в поле поостерегся, к тому же старший боярин – друг детства Василий Румянец склонял его уступить, не вынося сор из избы. В душе боярин ненавидел своего государя и благодетеля, но скрывал это. Когда-то в молодости, будучи еще княжичем, тот отобрал у него дворянскую дочь, с которой боярин намеревался обвенчаться, Борис Константинович обрюхатил и бросил ее, а сам взял за себя сестру Ягайло. Впрочем, Румянец не лукавил, говоря:

– Да, сие не по закону и не по совести, но по силе, а у нее есть своя правда… Христианская кровушка, чай, не водица, а вы всё же родственники как-никак! Мочиться против ветра глупо. Покорись судьбе, не бери грех на душу. В Городце ведь сидел прежде, и ничего…

На восьмой день осады, печалясь и скорбя, Борис Константинович отрядил Василия Румянца парламентером к осаждавшим договориться о передаче города и велел домочадцам собирать скарб.

По звуку колокола со звонницы Преображенского собора распахнулись двое городских ворот. Через западные Нижний покидал дядя, а через восточные в него входили племянники. Отъехав от стен на полет стрелы, Борис Константинович обернулся, будто что-то забыл, и прокричал:

– Милые мои родственнички, пророчу вам слезы горькие, которыми вы умоетесь. У Москвы на вас за пазухой уже заготовлен камешек. Дайте только срок! Я и проклинать вас не стану, вы сами обрекли себя на погибель!

– Скатертью дорожка, катись в свой Городец, пока бока не намяли, а то умный шибко! – раздалось в ответ, и Василий Кирдяпа звонко, по-волжски, свистнул так, что в ушах засвербело.

Борьба за Нижний Новгород приостановилась, но не надолго, ей надлежало дойти до своего естественного конца.

Не будем утомлять читателя описанием дороги из Луцка в Москву, заметим только, что все прошло без происшествий. За два с лишним года отсутствия Василия столица княжества отстроилась и следов сожжения ее Тохтамышем почти не осталось. Княжича ждали с тех пор, как сюда докатилось известие о его бегстве. Однако он слишком долго не объявлялся, и мать с отцом были обеспокоены этим.

По случаю возвращения наследника батюшка Дмитрий Иванович закатил пир. За столом на серьезные темы не говорили. Считалось, что сперва «напои, накорми, спать уложи, а потом уж расспрашивай». Наутро Василий дал великому князю полный отчет о своем житье-бытье в Сарай-Берке и бегстве оттуда. Дмитрий Иванович только кивал и улыбался, довольный ловкостью сына, но полюбопытствовал в конце рассказа:

– Почему так долго возвращался, ведь не вокруг света же ехал?

Принято считать, что в средневековье полагали, будто земля плоская и стоит на трех китах, слонах или черепахах, но это не верно. То, что она круглая, знали еще древние египтяне, а уж авторитет латинской церкви Аристотель и подавно. Впрочем, некоторые полагают, что земля плоска, как стол, до сих пор…

Василий поведал о своей задержке в Луцке из-за безденежья и обручении с дочерью Витовта. Последнее оказалось для великого владимирского князя неприятной неожиданностью. Лицо его потемнело и скривилось, будто он укусил кислое яблоко-дичок.

– Воистину в одуревшем, свихнувшемся мире проще уступить своим страстям и своей глупости, нежели здравому смыслу, а жаль… Честь смолоду береги, – посоветовал сыну Дмитрий Иванович, встал и принялся прохаживаться по горнице.

– Что? – не понял Василий.

– Зачем тебе эта литовка?! Ее соплеменники язычники, хотя теперь вроде и крестились, но только для виду, а бабы их похотливы, будто дворовые суки. Муж меж тем всегда разделяет бесчестье той, с кем связан узами брака. На кой ляд она тебе сдалась? Когда я отправился на битву с безбожным Мамаем, мать железные вериги [21] Вериги – разного рода железные цепи, кольца, носившиеся аскетами на голом теле для усмирения плоти. на себя возложила и до моего возвращения их носила. Сам снял, вернувшись. Думаешь, литовка станет за тебя молиться? Сомневаюсь…