Михаил Орлов - Между молотом и наковальней. Из хроник времен XIV века

Пустынные и безлюдные берега реки поражали путников своей первозданной дикостью. Здесь не встречалось ни городов, ни селений, зато нередко видели оленей, коз, медведей и других диких зверей. Эта часть пути показалась всем наиболее печальной и унылой. Ночевали, не приставая к берегу, кинув с бортов веревки с камнями, заменявшими якоря и выставив дозоры, ибо по обоим берегам реки простирались разбойничьи угодья, а рисковать жизнью не хотелось.

Находясь у Троицы, великий князь поделился с Сергием Радонежским намерением Пимена отправиться в Царьград, и тот при оказии сообщил о том Киприану. Маховик дипломатического единоборства набирал обороты.

Кода в Москве Дмитрию Ивановичу сообщили об отъезде Пимена, он опечалился.

– Безумец, сам обрек себя на бессмысленные душевные муки, – промолвил он опустив голову. Прежде митрополит всегда выглядел сговорчивым, но то не касалось церковных дел. На сей раз он оказался у той черты, за которую переступить не мог.

Московское посольство миновало развалины древнего Серкела [15] Серкел – хазарская, позже русская крепость на левом берегу Дона. В XII веке разрушена половцами. . За ними Пимен впервые увидел татар «много весьма, как песок». Еще через несколько дней путники достигли Таны (иначе Асака), итальянской колонии при впадении Дона в Азовское море, являвшуюся одним из ключевых центров торговли с Востоком.

Наняли большой морской корабль и велели перегрузить на него посольское добро с речных ладей. Тут Пимен допустил промашку, упустив из виду, что его здесь могут поджидать кредиторы, которым он при своем проставлении в сан митрополита немало задолжал. В Москве к нему несколько раз обращались представители итальянских купеческих корпораций с напоминанием о долгах, но он не желал и слышать о том. Тана – другое дело, здесь он никто, ибо город жил по законам итальянских городов-коммун.

В полночь кавалерий [16] Кавалерий – начальник полиции в итальянских колониях. колонии со стражей на баркасе подошел к кораблю, стоящему неподалеку от берега, взобрался на палубу и велел своим людям скрутить полусонного вахтенного; ему задали несколько вопросов, и он показал им каюту Пимена. На должника надели оковы и, отвезя его на берег, ввергли в долговую тюрьму, представлявшую собой яму с навесом от дождя. Это, разумеется, унижало достоинство архипастыря Великой Руси, тем более что с ним в яме обитало еще двое отъявленных негодяев, в чем Пимен не сомневался. По их взглядам и ухмылкам он понял, что они ждут только темноты, чтобы разделаться с ним и завладеть его платьем.

Пимен потребовал встречи со своими кредиторами. Явился один из генуэзских купцов в дорогом лиловом кафтане, осторожно нагнулся над краем ямы, чтобы не испачкаться, и спросил:

– Будешь платить или желаешь сгнить здесь?

– Буду! Буду, но всей суммы при мне нет…

– Это плохо, – нахмурился купец.

– Как бы то ни было, но все-таки выслушай меня…

Архиерей убедил купца, что в неволе от него проку не будет, а вернув себе свободу, он выплатит все. Получив все мыслимые и немыслимые гарантии, купец освободил митрополита. Корабль вышел в море, но посольство на борту сопровождали двое кредиторов-генуэзцев с вооруженными слугами.

Дул борей [17] Борей – северо-восточный ветер. , но за Керченским проливом в Великом море (так итальянцы называли Черное море) его сменил сильный юго-восточный ветер сирокко, который все более крепчал. Моряки не любили это ветрило, поскольку оно пустило на дно немало кораблей. Завидев маячную башню на мысе Ильи капитан посчитал за лучшее укрыться в гавани Кафы.

В ту же пору в Царьград направлялся и архиепископ Ростовский Феодор Симоновский, дабы по мере сил и возможности содействовать Киприану в его тяжбе с Пименом. В Кафе обе стороны неожиданно столкнулись на русском подворье, но не устраивать же при латинянах рукопашную. Сделав вид, что не узнали друг друга, разошлись.

Не тратя времени попусту, Пимен склонил своих кредиторов подговорить консула Кафы на арест Феодора. Итальянцы недолюбливали схизматиков, но не желали встревать в их свару, однако уступили своим соотечественникам.

За ростовским архиепископом захлопнулась тюремная дверь замка консула, где находилось механическое пыточное устройство, внушавшее ужас горожанам. Говорили, что человек, встретившейся с этой машиной, не может прийти в себя до конца своей жизни и даже выпущенный на волю остается безумцем. Секреты ее устройства нам неизвестны. Механики той эпохи имели дар творить настоящие чудеса при конструировании таких устройств, но секреты их мастерства не известны.

Через несколько дней погода изменилась, корабль с Пименом взял курс на Синоп, а Феодор остался в заточении.

В соседнем Суздальско-Нижегородском великом княжестве со столицей в Нижнем Новгороде, который стоял на слиянии Оки с Волгой на так называемых Дятловых горах, правили потомки Константина Васильевича [18] Константин Васильевич – сын племянника Александра Невского. В 1341 г. хан Узбек даровал ему низовые города: Нижний, Городец и Унжу. В 1350 г. он перенес свою столицу из Суздаля в Нижний Новгород. . Выгодное положение города определялось его положением, поскольку торговля Востока с Западом шла через него. С некоторыми оговорками Нижний можно было сравнить с купеческими республиками Средиземноморья: Венецией, Генуей и Пизой. Таможенные пошлины здесь приносили ежегодно столько, сколько Москва получала за несколько лет. Суздальско-нижегородская земля неуклонно расширялась за счет малонаселенных восточных территорий и притока населения из других краев Руси. Переселявшимся туда предоставлялось право самим выбирать себе пустоши для обустройства и на несколько лет они освобождались от податей.

В соответствии с древним лествичным правом [19] Русское лествичное право предусматривало переход престола не от отца к сыну, а в первую очередь от старшего брата к младшему. и согласно ярлыку Тохтамыша в Нижнем правил пятидесятитрехлетний Борис Константинович, честолюбивый, вспыльчивый и несколько легкомысленный правитель, имевший характер скорее добродушный, чем злобный.

Его племянники Василий Кирдяпа и Семен Дмитриевичи вместе с другими представителями своего рода делили меж собой Суздаль, который все более приходил в упадок. В конце концов родственнички замыслили отнять у дяди Нижний Новгород, посчитав, что с того и Городца хватит! Что тут преобладало – зависть, глупость, жадность или стремление к справедливости, неизвестно, но сил для захвата столицы княжества не хватало. Запросили подмогу у Москвы, не вполне сознавая последствия сего шага. Люди редко предугадывают свое будущее, чаще действуют интуитивно, наобум.