Владислав Блонье - На волне

Ладно. За полгода ничего страшного не случится, а там – фюйть, бай-бай, адьос, мучачос, здравствуй, универ, взрослая жизнь, свобода!

На первой же перемене в Лизе подвалил чернявый пацанчик в белом костюме «abidas» и поделился желанием познакомиться. Это был тот самый, который определил её как «нормик тёлочку». Лиза вежливо посоветовала ему «отвалить».

– Чё такая дерзкая, э? – набычился парень.

– Да ты ещё дерзких не видел, – ответила девушка, стараясь говорить без выражения. – Уйди, мальчик, ты меня не возбуждаешь.

– Коз-за, блин… – пробурчал мачо и, проходя мимо, задел плечом. Лиза устояла.

Через перемену был обед. В столовой Лиза маневрировала с подносом, следила, чтобы не поставили подножку, и чувствовала себя героиней американского фильма про тюрьму. Если следовать логике сюжета, ей надо было побыстрее найти свой «Aryan Brotherhood». Ну, или хотя бы «Sisterhood».

После большой перемены в классе осталась едва ли половина – остальные решили, что есть более полезные и приятные занятия, чем примучивание своей попки жёстким сидением школьного стула. Разумеется, свалили самые борзые, и Лиза заметила, как несколько мальчиков и девочек, отличающихся зачуханностью высшей степени, просто расцвели. То же повторилось и на следующий день. Новые товарищи вообще относились к учёбе философски. Они знали, что, во-первых, большинству из них школьные знания за пределом чтения, письма и четырёх арифметических действий «по жизни» не пригодятся. А во-вторых, без аттестата их всяко не оставят: хоть тройки, да нарисуют. Здесь не готовили будущих академиков, министров и адмиралов бизнеса. Здесь отбывали одиннадцатилетний срок будущие работяги без квалификации, будущие «менеджеры по продажам», будущие мелкотравчатые уголовники, будущие домохозяйки и будущие матери-одиночки, будущие потребители, телезрители, электорат – словом, те, кого власть имущие пафосно именуют простыми трудящимися, моральным большинством и опорой страны.

– Нормальный быдлятник! – весело сказала Лиза, когда мать спросила её, каково ей учиться на новом месте. К тому времени она ходила в местную школу уже неделю.

– Всё так плохо? – Казалось, мать не слишком удивлена и не расстроена таким заявлением.

– Как говорится, могло быть хуже.

– А я ведь тебе говорила…

– Мамуля-киса-рыбка-чижик, не начинай, а? Я не ребёнок, я всё взвесила, приняла решение и готова отвечать за него. Океюшки?

После этого разговора прошла ещё неделя, и Лиза стала героиней скандала. Даже не скандала, а бури в стакане воды местного значения. Но зато она узнала, что в «быдлятнике» не всё так беспросветно.

…Обществознание в одиннадцатом классе вёл единственный в школе мужчина. Он был невысок ростом, в свои без малого сорок имел обширную плешь в обрамлении ржавых кудрей и солидный живот. Он говорил высоким голосом и, когда увлекался, «кахххтавил», по поводу чего ужасно комплексовал, хотя и старался не показывать виду. Другой причиной комплексов педагога было пухлощёкое младенческое личико, поэтому он, чтобы выглядеть взрослее, носил очки и редкую бороду (он бы с удовольствием носил и густую, но густая, как на грех, не росла). Помимо очков и бороды, он носил перстень с чёрным камушком на правом мизинце, латунный значок на левом лацкане, старомодные карманные часы, водолазку под пиджаком и говорил о себе, что он «абсолютный, твехдокаменный консехватох».

Ученики его недолюбливали: он был одним из немногих, кто требовал если не реального усвоения знаний, то, по крайней мере, внятных ответов. Он не стеснялся ставить четвертные двойки, чего все прочие учителя избегали. Конечно, в итоге он выводил удовлетворительные оценки, но чтобы получить у него хотя бы «тройбан», разнеженным, привыкшим к халяве школярам приходилось попотеть.

Впрочем, у него было слабое место. Если он в процессе урока нападал на тему «хусских тйадиционных ценностей», им овладевал Дух Большого Глухаря: ничего не слыша, он токовал без умолку, творил картины «пассиона’ного взлёта евхазийской цивилизации», сокрушая козни «наших заклятых па’тнё’ов», и только звонок возвращал его к действительности.

Правда, такая удача выпадала нечасто.

Всё это Лиза узнала потом.

На прошлом уроке класс писал «небольшую п’ове’очную хаботку». «Нужно п’овейить, что осталось в ваших головах после каникул», – сказал «обществознанец» в ответ на протестующее нытьё ополовиненного класса.

И Лиза вместе со всеми погрузилась в «проблемы социально-политической и духовной жизни».

Она вспомнила недавнее и усмехнулась. В «Эврике» общественные науки преподавала Инга Петровна – сухонькая дама пенсионного возраста, похожая на «дворянку из бывших», как их изображали в советских фильмах: аккуратная, строгая, корректная. Она не считала ниже своего достоинства отвечать на «провокационные» вопросы и диспутировать с учениками – если вопросы «не по теме» были содержательными, а не простым детским троллингом. Как-то раз во время урока, на котором шла речь о чём-то социально-духовном, поднял руку Серёга Маканин. Он слыл в классе революционным трибуном и возмутителем спокойствия. Остроумный и резкий на язык парень, обладающий к тому же не самой затрапезной внешностью и не самым хилым сложением, нравился многим девчонкам… да, многим…

– У вас вопрос по сегодняшнему материалу, Маканин? – спросила Инга Петровна: она всем без исключения ученикам говорила «вы».

– Не совсем, Инга Петровна, – ответил Маканин, с достоинством поднимаясь. – В учебнике физики написано, что ускорения свободного падения – девять и восемь десятых метра на секунду в квадрате. И любой из нас может это проверить в любую минуту. – Он взял с парты ластик, высоко поднял его левой рукой, отпустил и поймал правой: этот эксперимент должен был проиллюстрировать незыблемость закона всемирного тяготения. – В учебнике геометрии, – продолжал он, – говорится, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы. И, когда мы выходим из школы, сумма квадратов катетов по-прежнему равна квадрату гипотенузы, а не пачке йогурта и сапогам всмятку. Так же с химией и биологией… а почему то, что мы учим на ваших уроках, справедливо только в стенах класса?

– Почему вы так решили, Маканин? – спросила учительница.

– Инга Петровна, мы не дети… хотя большинство ваших коллег считает иначе. Мы ходим по улицам, мы читаем газеты, пользуемся интернетом, и не только затем, чтобы смотреть порно и бугагашечки… И мы видим, что происходит вокруг. Мы видим, что в нашей стране дела со свободой, правами, законом обстоят совсем не так, как это написано в учебнике обществознания…

– А тебе надо чтоб как в Хохляндии? – подал голос Юрка Вицин. Он не любил сноба-интеллектуала Маканина, и нелюбовь к нему экстраполировал на всех «либерастов»… или наоборот, неприязнь к либеральной интеллигенции перенёс на склонного к фрондированию одноклассника – этого он уже сам не знал…