Владимир Крючков - Душа души моей… Сборник флэш-рассказов

Еще из них следовало, что нередко предприятия и компании федерального уровня управляются дилетантами и просто недалекими перепуганными людьми, которые имеют весьма приблизительное представление о принципах и законах менеджмента.

Попутно он решил весьма непростую задачу, сформулированную жестко – «если ты такой умный, почему такой бедный». Многие его друзья пасовали перед кажущейся справедливостью этой формулы – и действительно, почему? Ссылки на нестяжающих китайских мудрецов не спасали – в сторонке спокойно улыбались утопавшие в роскоши суфийские мудрецы. И примеры честной бедности тоже не утешали – быстро богатели не всегда тупые бандиты. Он сам знал коллег, которые, имея приличное образование и неплохие перспективы в науке, бросали докторантуры и становились фигурами федерального масштаба. Огорчала же его в этих метаморфозах, как то ни странно, самая малость. Он отчетливо понимал, что с этими ребятами, с которыми когда-то собирали мерзлую картошку под дождем в раскисшем поле, он уже никогда не столкнется в автобусе или метро. Даже в самолете они не пересекутся, поскольку попадут в разные салоны.

Здесь придется сделать небольшое отступление и пояснить, что некоторые странности мышления начались у него еще в детстве. В шестом классе он доказал для себя теорему Лобачевского о сходимости параллельных прямых. Доказал очень просто – он просто представил себе две бесконечных, пересекающихся у его ног, линии, уходящие вдаль, и начал мысленно разводить их, поворачивая одну из них вокруг невидимой оси. Точка их пересечения убегала от него с все возрастающей скоростью, но конца ее убеганию не наступало – она исчезала в бесконечности, а линии так и не размыкались и не становились параллельными. Для него этого доказательства было достаточно.

Потом он «изобрел» дифференциальное исчисление, решая задачу международной олимпиады, которую задала их факультативу учительница физики. Все помучались и бросили, а он ходил три дня, как сомнамбула, пока на третий день не составил алгоритм решения, который, как потом оказалось, ученикам физматшкол просто давали в основах высшей математики. А ему для этого пришлось стать Ньютоном и Лейбницем одновременно.

На Всесоюзную олимпиаду по химии он попал случайно. В программе первого тура областной олимпиады была задачка из учебника органической химии Робертса и Касерио для университетов. Гомологический ряд он составил быстро, но долго выбирал, в каком направлении его расположить. Расположил наугад и на следующий день не хотел идти на второй тур, уверенный в том, что завалил олимпиаду. Мать выгнала его из дома и отправила на второй тур. Оказалось, что он один решил эту задачу и по баллам с отрывом шел на первом месте, опередив признанных фаворитов. Экспериментальный тур все расставил по местам – он никогда не любил возиться с пробирками – и по общим итогам фавориты догнали его. Оргкомитет принял «соломоново решение» – на Всесоюзную олимпиаду послали его и двух признанных фаворитов. Забавно, что на первый курс химфака МГУ они поступили вместе и затем жили в одной комнате в общежитии. Еще более забавно, что фавориты, в отличие от него, поступили по апелляциям.

На химфаке было интересно, но сама химия интересовала его мало. Он все время отвлекался – то на необычные исследования профессора Кобозева, занимавшегося проблемами термодинамики мышления, то на принцип термодинамической пары Вейника, то… Короче, когда в начале второго курса объявили набор в специализированную группу математических методов в химии с усиленным преподаванием прикладной математики и компьютеров, он не раздумывал. Это закончилось дипломом по компьютерным расчетам электронной плотности молекул на основе спектров ядерного магнитного резонанса. Как эти молекулы синтезировать, его уже не интересовало.

Диплом совпал с бурными событиями в личной жизни, что привело к тому, что результат диплома он получил буквально за неделю до защиты. Уходя на защиту, он слышал, как его руководитель диплома звонил в учебную часть и осторожно интересовался, можно ли за диплом поставить «двойку». Вернулся в лабораторию он с «пятеркой», но когда он заговорил об аспирантуре, шеф осторожно потрогал пиджак с левой стороны груди и вежливо, но решительно отказал.

На распределении его приглядела представитель министерства обороны и предложила ему прекрасный вариант – в лабораторию на Красногорском оптико-механическом заводе. Почти Москва с хорошей перспективой на заведование лабораторией, поскольку прежний руководитель собирался на пенсию. Но в ходе беседы с симпатичной представительницей заказчика в ближайшем ресторане прозвучало не менее соблазнительное предложение альфонсиады, после чего он предложил поменяться направлениями сокурснику, который горевал от того, что его отправляли на завод в Херсон. В голове быстро промелькнули море, Челкаш, рваная тельняшка, вольный ветер и… он оказался в Херсоне.

Херсон! Как много в этом звуке…

Естественно, он отчаянно рвался в Москву. Через полгода ему позвонил приятель и сказал, что у его шефа есть целевое место в аспирантуру Института кристаллографии АН СССР по тематике, близкой к его диплому. Он загорелся. Прилетел в командировку в Москву, где в «ленинке» скопировал тридцать американских статей по теме вступительного реферата, и с энтузиазмом засел за реферат. Но… В одной из статей авторы высказались, что если бы можно было построить спектрометр на гамма-лучах, электронную плотность, которую сейчас приходится считать по сумасшедшим алгоритмам квантовой физики, можно было бы просто фотографировать, как девушек на пляже. Сначала он подумал – пижоны. Для такого спектрометра потребуется зеркало, отражающее гамма-лучи, а сейчас в природе нет таких материалов. А потом задумался. Сейчас нет, но если наука поставит такую задачу, то она будет решена. И вся его предстоящая научная работа превратится в интеллектуальный шлак, пепел. Стало обидно. Помучавшись неделю, он позвонил шефу в Москву и вежливо отказался от аспирантуры. Приятель был просто ошарашен сначала самим отказом, а когда узнал о причинах, потерял дар речи. Да он и сам переживал не меньше, поскольку понимал, что только что собственными руками угробил перспективу научной работы в академическом институте в Москве…

Через четыре года, прорвавшись через два министерства, он добился направления в аспирантуру Московского института управления. Да-да, именно управления. Работа в отделе АСУП и мастером в цехе окончательно убедили его в том, что заниматься в жизни надо проблемами самой жизни, а не поисками ее источника. Немалую роль в его выборе сыграл Гена. Гена закончил матфак Воронежского университета и разбирался в основах кибернетики профессионально, как математик. Кроме того, он открыл для него Тейяр де Шардена, Германа Гессе и много кого и чего еще. Они иногда ночи напролет бродили от его общежития до общежития Гены, перебивая друг друга и взахлеб рассуждая об универсальных законах управления организациями и принципах мироустройства. Весь мир под звездным небом принадлежал им. Так они вместе и поступили в аспирантуру Московского института управления – они случайно услышали о нем по радио, и им просто понравилось название института. Кафедры выбрали со стенда в фойе института. Ему понравилось название кафедры теории управления, а Гене – организации управления в машиностроении. Сейчас, через сорок лет, вспоминая тех двух дурачков в фойе института, я искренне завидую им…