Наталья Колмогорова - Чужие мои дети. 16+

– Так вот, Детский дом – это тоже большая семья, но, к сожалению, без отца.

Можно сказать, безотцовщина! Вероятно, вы обратили внимание на то, что наш коллектив – чисто женский, не считая трудовика Петровича и дворника. Именно поэтому Светлане Ибрагимовне приходится выступать в двух ипостасях – быть и мамой, и папой. Поверьте, это нелегко.

– Татьяна Сергеевна, я наблюдала директора в роли отца-садиста. Разве это нормально?

– Понимаю ваше негодование… Но дети с покалеченной психикой иногда не понимают другого языка…

– Языка насилия и унижения?

– Ну зачем вы так… Возьмите лучше личное дело каждого – вам давно пора ознакомиться, взглянуть на ситуацию более пристально, изнутри.

– Спасибо за совет.

Я поднимаюсь наверх, прижимая к груди девять пухлых папок, в которых уместилось девять детских жизней, девять судеб, девять трагедий. Возможно, потому они, эти папки, так невыносимо тяжелы…

…

Не самое лучшее время мы выбрали с Пашкой для переезда в город, ох, не самое! Буквально вчера отгремели «лихие девяностые», надолго оставив после себя зазубрины, отметины и шрамы. Всё то, во что верили, распалось в мгновение ока, идеология миллионов потерпела фиаско; каждый выплывал и выживал как мог…

Из каких запасников и загашников находили средства на содержание детей в детских домах – для меня загадка. У каких тайных или явных покровителей Светлана Ибрагимовна выбивала, выпрашивала, выклянчивала средства и находила поддержку?

Детская одежда и обувь часто оказывались не по размеру, поэтому платья, юбки и даже пальто перекраивались, перешивались, подгонялись индивидуально.

Сердобольные тётушки и бабушки, живущие в соседних дворах, приносили детям огурчики и помидоры с собственной дачи, варенье из собственного погребка. Детский дом не брезговал ничем…

…

Из деревни, с оказией, нам с Пашкой передали посылку – овощи, картофель, варенье.

– Эх, заживём! – Пашка радовался, как ребёнок. – Всё натуральное, без нитратов и прочей химии.

Мы с мужем экономили буквально на всём, хотя поначалу сорили деньгами направо-налево – уж слишком много в городе разных соблазнов! Когда деньги растаяли и кошелёк опустел, стали более осмотрительны.

– Пашка, у тебя когда аванс будет?

– Во вторник обещают.

– Давай в кино сходим?.. И ещё, мне косметику нужно купить.

– Купим, не вопрос.

– А тебе – куртку кожаную, а то ходишь – деревня деревней.

– Согласен.

…

В кожанках ходило полгорода – не меньше!

Иметь модную кожаную куртку или плащ было престижно. Городской рынок под завязку был завален изделиями качественной выделки и безобразно дешёвой подделки.

Возле торговых рядов с кожаными изделиями запах стоял неимоверный!

С товарами из кожи соперничали только джинсовые изделия: джинсы высокой и низкой посадки, джинсовые куртки, джинсовые сумки и кепки. Перекупщики драли три цены, но люди всё равно брали…

Мы с Пашкой любили бывать на городском рынке, потому что это – не ровня тому блошиному рыночку, что имеется в нашем селе. Оккупированный бабками с калошами, носками, фуфайками и прочим ширпотребом, он рассчитан на обычного сельского жителя, без особых запросов и затей.

Мы приходили на городской рынок за эстетическим наслаждением, за положительными эмоциями и впечатлениями, которых не хватало в чужом, незнакомом городе.

– Эх, были бы деньги, я бы тебе во-он то платье купил!

– А я бы тебе – в-оон те джинсы!

Потолкавшись и промёрзнув до костей, мы, тем не менее, довольные возвращались в нашу съёмную квартиру.

Я готовила обед, а Пашка смотрел телевизор или читал немудрёную книгу, коих было несчётное количество в хозяйском шкафу.

…

В фойе, на диване, облокотившись на подлокотник и подобрав под себя длинные красивые ноги, скучает Оля.

Она невозмутимо и неспешно грызёт и без того короткие ноготки.

Миловидная девочка обещает со временем превратиться в настоящую красавицу: нежный овал лица, вьющиеся от природы белокурые локоны; взгляд – чистый, лазоревый, словно море – в минуты покоя. Глаза Оли подведены чёрными стрелками, на губах – ярко-розовая помада. И где только косметику берёт?

– Оль, ты чего загрустила?

– Да надоело всё!

Оля перестаёт грызть ногти, расправляет на коленях короткую юбку. Пальцы у Оли красивые, как у пианистки, с овальными розовыми ноготками.

– А что случилось?

– Юливанна, хотите кое-что расскажу?

Девочка театрально закатывает глаза, часто-часто хлопает ресницами, губки складывает «бантиком». Артистка!

– Ой, сколько я натерпелась, Юливанна, вы себе не представляете! Мой папка, представляете, убил мамку!

Оля округляет глаза и отводит взгляд куда-то вверх и вправо:

– Представляете? Папку посадили, а меня в Детдом отправили.

Оля рассказывает об этом так просто, словно говорит о привычных, обыденных вещах – о погоде или успехах в школе. Чувствуется, этот рассказ она повторяла много-много раз в своей недолгой тринадцатилетней жизни.

– А знаете – за что?.. Потому что мамка была гулящая. Хотите, я вам фотки покажу? Кстати, я на мамку похожа!

Со снимков, сделанных любительским фотоаппаратом, смотрят белокурая миловидная женщина, приятный брюнет строгого аскетичного вида и девочка лет шести.

– И правда, ты очень похожа на маму… Оля, ты давно здесь?

– Четыре года… Представляете, как мне всё на-а-д-оо-е-л-оо! – растягивая слова, отвечает девочка и вновь кусает ногти…

– Оля, понимаю, как тебе нелегко, но и здесь можно жить, государство о тебе заботится. У тебя всё ещё впереди!.. Может быть, тебе помочь с уроками?

– Я с вами поделиться хотела, по душам поговорить, а вы – уроки!

Оля наигранно обижается, вскакивает с дивана, и, вырвав из моих рук фотографию, бежит в комнату.

Я вновь остаюсь наедине со своими мыслями.

…

– Зоя Ивановна, у вас наверняка есть корвалол…

– Деточка, что случилось? Ну-ка, раздевайся.

Старушка усаживает меня за кухонный стол, но вместо корвалола достаёт из серванта бутылочку:

– Наливка, вишнёвая. Давай-ка по одной…

Мы выпили; наливка оказалась удивительно вкусной и ароматной.

– И что, прямо так и сказала «вылизывайте пол»?

– Прямо так и сказала.

Лицо у Зои Ивановны кривится, как от зубной боли.

– А ты чего?

– А я испугалась.

– Понятно… Эх, жалко, что меня там не было, я бы показала этой Ибрагимовне «кузькину мать»!

Зоя Ивановна швыряет вилку с такой силой, что вилка, будто живая, отскакивает от крышки стола и летит на пол. Артемон испуганно прячется под стол, Лёвка молниеносным прыжком взлетает на холодильник.