Наталья Колмогорова - Чужие мои дети. 16+

– И что бы вы сделали, Зоя Ивановна? Поскандалили? В таком случае, вас немедленно бы рассчитали, как это случилось с тётей Валей.

– Тоже верно, а дети опять одни останутся, – вздыхает соседка. – У меня ещё вино виноградное есть, хочешь попробовать?

– Нет, спасибо.

– Знаешь, Юлька, у меня дача – шикарная! И виноград растёт, и облепиха, и вишня. Снег сойдёт – обязательно покажу!

Вишнёвая наливка сладким дурманом застилает глаза, душевная боль отступает:

– Спасибо, пойду я…

– Полегчало?

– Полегчало.

– Ну, и слава Богу.

…

Фокусник неуловимым движением руки достал из воздуха вначале красный платочек, затем таким же способом материализовал пластиковый белый шарик. Он крутил в руках этот шарик до тех пор, пока тот не исчез, уступив место колоде карт.

В актовом зале стояла такая густая тишина, что пролети комар – стало бы слышно.

Иллюзионист продолжал творить чудеса: карты появлялись и исчезали, рваные денежные купюры вдруг становились целыми; монеты невероятным образом оказывались в карманах мальчиков и девочек.

На лицах зрителей застыло выражение восторга, радости, восхищения и непонимания происходящего…

…

Ваня сидит в первом ряду. В этот раз узкие глаза его широко раскрыты, а природная (или приобретённая?) суетность и нервозность уступили место сосредоточению.

Не избалованные подобными зрелищами, дети долго не отпускают артиста, аплодируют громко, воодушевлённо крича «спасибо!»

Артист самозабвенно раскланивается и в десятый раз повторяет:

– До свидания, ребята! До новых встреч. Был рад знакомству!

Пока фокусника кормили вкусным обедом, Ваня метался по комнате, не находя себе места:

– Вы видели?.. Супер! Я тоже хочу научиться фокусам…

Остальные дети спокойно пожимают плечами:

– Ваня, ты пойми, это трюк такой, обман зрения.

Мальчишка в сердцах машет рукой – «ничего вы не понимаете»!

– Юливанна, а можно вниз спуститься?

– Зачем?

– Хочу с фокусником поближе познакомиться.

– Иди, попытай удачу, возможно, он ещё не ушёл.

Счастливый Ваня побежал вниз по лестнице.

…

Я спохватилась его минут через сорок и нашла в гостевой комнате – Ваня сидел рядом с фокусником и о чём-то беседовал.

– Вот, нашёл в Ванюше истинного почитателя моего таланта!

На губах иллюзиониста появилась самодовольная улыбка.

– По странному стечению обстоятельств, меня также зовут Иваном.

Я удивилась:

– А в афише написано…

– Ну что вы, в афише указан псевдоним. В творческой среде – это довольно распространённое явление.

Теперь я без стеснения рассматривала фокусника: модная стрижка, умное красивое лицо, дорогой костюм…

– Простите, как вас зовут?

– Юлия Ивановна.

– Очень приятно! Позвольте, Юлия Ивановна, я буду приезжать к Ванюше в гости.

– Этот вопрос не ко мне, а к директору учреждения.

– Со Светланой Ибрагимовной этот вопрос я уже решил.

– Тогда препятствовать вашим встречам причины не нахожу… Всего доброго!

– Всего доброго.

…Ваня появился в комнате спустя ещё полчаса, подвинул к окну стул и, отдёрнув тюль, прислонился лбом к стеклу, явно кого-то высматривая.

– Ваня! Пойдём обедать.

Мальчишка даже не повернул головы.

Я поняла, что Ваню мы потеряли окончательно.

…

В томительном ожидании прошло недели две, но новоявленный Ванин друг так и не появился.

Иван забросил учёбу, перестал нормально есть и спать. Он мог часами дежурить у окна, огрызаясь на попытки отвлечь от его от привычного занятия.

И вдруг однажды, когда всякая надежда была потеряна, по диктофону объявили:

– Иван Каюмов, срочно спустись в гостевую комнату, к тебе пришли.

И Ваня, сияя как медный самовар, побежал навстречу судьбе…

…

– Паш, ты ограбил супермаркет?

Пашка довольно улыбается:

– Проходите, Юливанна, не стесняйтесь! Обмоем ваше боевое крещение.

На столе – кругляши колбасы, они уже покрылись тонкой масляничной плёнкой; полупрозрачные ломтики сыра, сквозь его дырки могла бы пролезть даже мышь, если б захотела; бутылка «Столичной», покрытая капельками влаги; пупырчатые, с мизинец размером, маринованные огурчики; нарезанные дольки помидоров…

– Паш, дай я тебя поцелую.

– Целуй! – нескромно говорит супруг и подставляет щёку…

Я взахлёб рассказываю Пашке про случай в столовой.

Пашка слушает внимательно, не перебивая, и когда в моём голосе появляются истеричные нотки, силком тащит в кровать. Он укрывает меня одеялом, словно ребёнка, долго гладит по голове, приговаривая:

– Всё будет хорошо, Юлька, всё будет хорошо… Спи.

Ощущая тепло Пашкиных рук, я лечу то ли в черноту глубокого колодца, то ли в глубину речного омута, и лечу так быстро, словно к ногам привязан камень. И в этой кромешной тьме, где-то там, вверху, виднеется одна-единственная, едва заметная, светлая точка – то ли ночная звезда, то ли погасшее дневное светило.

…

Наконец, зима явила своё милосердие, рассыпав над городом первую «крупу».

В белой дымке растаяли очертания деревьев и зданий; словно окрашенные невидимой кистью искусного художника; засверкали белизной скамьи и тротуары, парапеты и провода, автомобили и детские игровые площадки.

Глядя на это великолепие, хотелось только одного: чтобы зима осталась и избавила нас, наконец, от осенних склочных ветров; тревожно стучащих по окнам дождей; защитила от тоскливого вида умирающей природы…

Сегодня у Пашки должна быть зарплата, и значит, не далее как завтра, мы пойдём в магазин, чтобы, как поёт Лагутенко «тратить все твои, все мои деньги – вместе»! Кроме того, «меня ожидает приятный сюрприз» – так сказал Павел. Но это будет завтра, а сегодня с утра меня вызвала к себе Светлана Ибрагимовна…

Впрочем, день не задался с самого утра.

Сначала в моём присутствии поспорили Люда с Олей, а предметом спора оказалась туалетная комната, дежурство по которой принимала Оля.

– Люд, ну ты вообще, что ли? Я не приму дежурство! Вымой раковины и отмой как следует унитазы.

Люда, по-мужски широко расставив ноги, жестикулирует яростно, при этом каждое сказанное слово вбивает в уши так громко, будто гвозди – в стену.

– Чего выёж-ж-иваешься, Олька? Но-но-рмально я убралась, это т-т-ы вечно всем н-н-е д-д-довольна.

На Люду и жалко, и страшно смотреть: редкие веснушки, рассыпанные по бледной коже, утонули в краске злости; предлоги не проговариваются, а застревают в глубине искривившегося рта, голос дрожит…

На днях я изучила личное дело каждого из своих подопечных: сухие слова протоколов и заседаний, лаконичные фразы характеристик, заверенные печатями разных мастей, подписями чиновников разных организаций и званий… Большой труд десятков людей, спасающих детей от бродяжничества, криминала и, что скрывать – от гибели.