Дмитрий Лашевский - Трилогия пути

– Камень! – выкрикнул Зуев.

Белов резко нажал влево, пытаясь перейти в параллельный ток, но лопасти, погрузившись наполовину, со звоном втыкались в слоистый панцирь, – и байдарка беспомощно встала поперёк течения. Несколько метров её проволокло, потом она наткнулась и накренилась.

– Сходим! – мгновенно скомандовал Белов, выскочил и развернул байдарку по струе.

Зуев тоже выпрыгнул и охнул. Галечное дно, сверху казавшееся мягко-пупырчатым ковром, было полно острозубья, при каждом шаге врезавшегося в стопы.

Будто подтанцовывая, они повели байдарку наискось течения. Она несчастно трепетала. Пришлось пройти шагов сто, пока под самым берегом вода не поднялась к коленям и дала волю гребцам.

Река сузилась густыми и высокими травами, в которых светились белые и малиновые цветочки, пронизывая безветрие едко-сладкими запахами. Столбцы речного лука слабо стрекотали по бортам. Линии течения погасли, и Белов мягко следовал береговому изгибу. Но ближайший поворот вновь выпестрил мель, раскидав берега. На этот раз Белов заранее прижался влево, как по ниточке обвёл мель и на подпоре перед бурою печиной, земляным языком оползшею в воду, выскочил на фарватер.

Теперь, так и чередуя отмели с тихими узинами, река сильно меандрировала.

– Эх бы! – махнул Зуев наперерез.

– Показана тут одна лука, – согласился Белов, – посмотрим, посмотрим.

– Так можно? – удивился Зуев.

– Да, конечно…

Они прошли очередной поворот и одновременно замерли с поднятыми вёслами. Впереди из кустов качнулась и выделилась рогатая морда. Громадный лось, пофыркивая, вошёл в воду. Это был великолепный зверь, лишённый горчичной вялости зверинцев; шкура его чёрно-золотисто поблескивала. На середине реки лось остановился и склонил рога. Он пил – как глядел на своё отражение, или можно было, чуть прищурившись, вообразить раскинувшего крылья на лоснистом одинце альбатроса, готового выклюнуть рыбку и перисто улететь.

Белов тронул педаль, разворачиваясь боком, – вода под рулём зашелестела. Лось услышал, заметил людей и бурно бросился прочь. В одно мгновение он вскинулся на осклизлый берег и, проломив тальник, исчез. Зуев с восхищённой надеждой вытягивал шею, словно ожидая, что зверь передумает и вернётся. И когда до обеда ничего сказочного более не произошло, ему стало по-детски одиноко и немного скучно.

Пологая безлесая гора была полна отзревающей клубники. Нарвав её, покуда Белов хлопотал суп, Зуев теперь обсасывал плодоножки и лениво кидал их в костёр. Белову эта клубника не нравилась. Он отыскал поблизости калинник и набрал горсть прозрачной горечи, не зная, что теперь с ней делать.

В природе ничего не менялось, день стоял удивительный, лишённый времени. Оно было только внутри чувства, но без движения почти замерло.

Вдали показалась лодка. Она шла неровно, унисон вёсел то и дело разбивался враспашку; однако, завидев дым и людей на берегу, гребцы состроились и не без лихости подлетели к горе. Это был студенческий экипаж, вышедший на первую гонку. Ребята ещё не поняли, в чём они слабее остальных и отчаянно старались.

– Привет молодым! – крикнул Белов, встав, но не спускаясь.

– Привет старикам! – последовал ответ в тон. – Кто впереди?

Белов хмыкнул. Ребята ещё не обедали и шли не самыми последними только потому, что в десятой байдарке была такая же зелень. Тем не менее, он ответил серьёзно:

– Должны быть уфимцы. В получасе, наверное, ну, чуть больше. Если сейчас встанут, успеете. А то давайте к нам.

Студенты заколебались, завистливо вдыхая дымок. Они явно измучились. Но гордость взяла верх.

– Спасибо, мы ещё поработаем…

В азарте им хотелось настичь и следующий экипаж.

– Пятнадцать минут, – сказал Белов, вновь опускаясь на траву. Он прикусил былинку и закрыл глаза, чувствуя и поворачивая в груди так и эдак жизнь, как с отрешённо-долгим вниманием поворачиваешь в пальцах милую вещь.

Зуев начал собираться.

Если ходовой день был ограничен только ночью – и силами гонщиков, то обязательный обед должен был продолжаться не меньше полутора часов; и Зуев опять спросил, только уже себя самого, все ли этого придерживаются. Впрочем, он успел почувствовать, что идти наотмашь – себе дороже, и что, если б не какой-то зуд, позывающий в путь, он тоже сейчас разблаженствовался бы на тёплой траве.

Четверть часа минули, Белов зевнул и потянулся за картой.

Зуев смотрел за игрой плавунцов, пытаясь запомнить одного и выследить его минутную судьбу… Он понимал, что они скоро нагонят студентов, – но это не усмиряло волнения и неопределённости, словно какие-то ирреальные смыслы завладевали душой. Он с чем-то не совпадал, но не знал – с чем. И остающийся на песке след не вполне соответствовал шагу, когда они, разувшись, вошли в воду и дихордом оттолкнулись от клубничного берега.

Река подхватила их и понесла с заботливой самостоятельностью, а когда ход был набран, он оказался лёгок и завораживающ, как ускорение. Выйдя на длинную прямую, дальний конец которой акварельево расплывался, Белов повёл байдарку по тонкой безупречной струне; а Зуев, свободный вниманием, насвистывал чуть слышно, стараясь в ритм гребли вместить какую-нибудь мелодию. Иногда желудок его журчал трепетный аккомпанемент…

За поворотом река уклонилась с головокружительной зримостью и мощно выгнулась влево. Дальний берег был так глубоко внизу, что казалось удивительным, как скошенная плоскость воды медленно удерживается, а не обрушивается всею толщей. Ощущение приглашало байдарку, как по бобслейному жёлобу, соскользнуть туда. Однако это было арзисное течение, обманка. Клюнув на неё, студенты теперь барахтались внизу, как в яме, на бесполезной суводи. Белов придержал к берегу, возле которого вилась весёлая и живая ниточка скорости, и поверху вошёл в поворот. Тем временем соперники выкарабкались и разгонялись, почти уже настигнутые. Обе байдарки прошли скромный перекат, несообразный с подготовительным титанизмом реки, – и теперь их разделял вытянутый осерёдок, по которому гуляли грустные долгоносики. Белов взял на мысок, и байдарка пронеслась в полуфуте от края, точно и мягко вошла в струю и пошла счётом в её возбуждённой плоти.

В несколько невесомых гребков лодки сравнялись.

– Снова здравствуйте, – сказал Белов.

Студенты были совершенно мокры.

Зуев, чувствуя, как удлиняет партнёр, подпустил в гребок чуть ленцы – вернее, той кажущейся технической ленцы, которая скрывает действительное напряжение силы. Студенты махали заметно чаще, но их нос потихоньку отползал. За пять метров параллельности была слышна тяжёлая резкость их дыханий. Вскоре они перестроились в кильватер, однако и на волне не могли удержаться. Тогда, бешено взбурунив воду, они спуртом догнали ведущих и даже выскочили на полкорпуса вперёд. Зуев удивлённо покосился. Студенты разорвали невидимую ленточку и опустили вёсла.