Геннадий Мещеряков - На страницах юмор, шутки, а в душе тоска. Книга в трех частях

– Принеси-ка ногу, юнга. Пристегнуть ее надо. У меня, – говорит, – все члены пристегиваются. – И улыбается.

– А как же вы в речном флоте? – глупо спросил я.

– Хотел стать моряком: дальние страны, впечатления, но…

Потом мне сказали, что капитан вынес из горящего дома ребенка, а вот сам не уберегся, сгубил ногу.

Но я буду мореходом. По большим волнам, в большую жизнь.

Вот уже и вечер. За бортом буруны, словно кипит вода. Небо у горизонта за рекой кажется разрезанным, и из раны сочится кровь. Это у меня, мама, настроение такое. Завтра уезжаю в училище. А ребята остаются, остается на теплоходе и часть моего сердца. Поэтому, наверное, и живем мало, разбрасывая в любимых уголках себя частицы.

Приписка. Прочитав это письмо, капитан мне сказал, что не в мореходку мне надо, а в литературное училище. Но я думаю, сначала в мореходку. Писать завсегда можно.

Передай, мама, привет моей ветле и поцелуй за меня Узень. Чем умнее мы становимся, тем тяжелее без них. А без тебя еще душнее.

Как сложится моя судьба дальше, опишу в другом письме. Наверное, тоже с картинками. По-другому я не могу, само нутро двигает ручкой.

На первом листке есть дырка – это от слезы. Такая она горючая, мама. Ты уж прости. Я люблю тебя.

Твой навеки и сердцем и душой сын Петя.

Впереди – пропасть, позади пустыня, значит смерть. Справа и слева – словно басмачи в белых папахах неприступные горы.

– Что будем делать, Робин Гут? Ты у нас ходячий компьютер, оцени обстановку, – спросил Петр.

– Приплыли. Вот и ответ на вопрос, кто ценнее: человек или робот. Вам нужны вода и пища – их нет, мне – солнце для батарей – его полно.

– Не ерепенься, говори, что делать, а то Светлана, вон, пригорюнилась. Так выглядела, когда ты задержался в море, собирая для нее жемчужины.

– Мне приятно делать ей подарки.

– Словно на канате за ней тянешься. Да, и она не отрывает от тебя взгляда. Я рядом с тобой пугало, хотя среди людей вполне симпатичен, если бы не нос.

– Поэтому Светлана называет тебя журавлем?

Цаплем она называет меня. Это, естественно, лучше, чем цаплей, подчеркивается мужское начало, но в это время чувствую щелчок по носу.

– Возможно, она к тебе неравнодушна? Ты душой прекрасен, вытащил из беды начальника, который тебя выгнал с работы.

– Не хвали, я ощутил удовольствие от того, что он стал заикаться.

– Теперь начальник делает доклады под фанеру, успевает разгадать подборку кроссвордов.

– Светлана – научный работник, изучает возможности развития духовной жизни роботов в экстремальных условиях. Когда ты подарил ей на день рождения цветок папоротника, я подумал: случилось невероятное, и ты полюбил. Оказалось, цветок бумажный, что не сразу определишь, так искусно он был сделан.

– Наш садовод подвел, продав мне его. Знаешь, он кто? Бывший матрос, земли не видел годами. Вот и наловчился делать искусственные цветы. Еще кричит: «Водой не поливать, руками не трогать». Говорят, когда водолазы подарили командиру корабля букет подводных цветов, матрос случайно помял их и сделал копии. Командир подарил букет жене: «Вот тебе, дорогая, цветы от Посейдона, запах специфический и неповторимый». Жена принюхалась: «Действительно, дорогой – специфический, как на нашем бумажном комбинате».

– Наказали матроса?

– Чтобы не зарывался, проткнул ему мичман кортиком мочку уха, потому и серьгу носит. Именно садовод надоумил меня подарить Светлане цветок папоротника. А давай, Петр, проверим, к кому из нас она благосклоннее, чтобы не гадать? Скажем, что спасение есть, но ценой смерти одного из нас.

– Не занимайся пустословием, в чем спасение?

– Надо перепрыгнуть ущелье и закрепить трос, по которому переберутся остальные.

– Что? Я прыгал максимум на четыре метра, в молодости. Недавно сиганул через лужу, но долетел до середины и упал на потеху зевакам. Одобрительно хрюкнула лишь развалившаяся рядом свинья.

– А у меня прыжки в длину вообще не запрограммированы, только в высоту. Захотел однажды перескочить дорожку и взлетел на балкон, где загорала девушка.

– Голая?

– Она лежала на спине и казалась роботом, поэтому я спросил, какой она серии, так как у нее очень красивые формы. Девушка засмеялась. Это была Светлана.

Узнав об их решении перепрыгнуть пропасть и возможных последствиях, девушка задумалась.

– Вы равноценны, – наконец, сказала она, – один полуробот, другой получеловек. Прыгать буду я. – И, разогнавшись, взлетела над пропастью.

– Ух! – выдохнули оба.

– Бросайте трос, кавалеры, – она стояла на другом конце пропасти, похожая на греческую богиню, такая дорогая и желанная. Петр увидел слезу, выкатившуюся из глаз робота, и то ли закричал от изумления, то ли более разряженным стал воздух, но рот у него открылся. Свершилось? А может быть, это роса? Вон, какая туча пришвартовалась к утесу. Но почему согнулись коромыслом ноги? Так тяжела потеря? И этот нос…

– Цапель, – раздалось с другой стороны пропасти, – мир спасет не красота, а любовь, помни об этом над пропастью.

Щеки – на столе, плечи – шире стола, таким был новый глава администрации. До него в кресле могли уместиться два прежних главы – они были тонкими и длинными, неприлично возвышаясь над стоявшими посетителями. Над главой висел плакат: «В здоровом теле – здоровый дух!» Он заменил старый: «Мне сверху видно все, ты так и знай!»

С плаката улыбался хряк-производитель, что вызывало разные ассоциации. «Словно на свиноферме побывали», с такими словами выходили из кабинета не только граждане, но и работники администрации. Глава раньше занимался свиноводством и решил продолжить дело в рамках всего района. Начальство считало такое новшество причудой, но свинины в губернии было мало, и смирились: все же дело, не курлыканье, как у прежних глав, похожих на журавлей.

– Родимый, помоги, стенка дома расщелилась, живу в сарае, – просит женщина.

– Родимая, – словно хрюкнул глава, – поможем, денег в бюджете нет, дадим поросенка с фермы. Взрастишь его, получишь доход и стенку поправишь.

– Маловато будет.

– Возьми два поросенка, сарай-то большой?

– Большой.

– Три возьми. Свинья всем поможет. Видишь, хряка, словно живой он. Иногда говорю с ним, и неадекватное становится адекватным.

– Может, тебе, родимый, пол помыть? Запах больно спертый. Словно и вправду живой хряк.

– Ты, как секретарша моя, морщишь нос, толерантности в вас нет.

– А у тебя ее столько, что дышать нечем.

– Привык я, в чистом воздухе, наоборот, задыхаюсь. Индивидуум.

– А как же я буду в сарае с тремя чушками.

– Не гастарбайтер, вытерпишь.

Заходит в кабинет девушка, кровь с молоком, носик пятачком.