Аскольд Де Герсо - И загляну в твои глаза…

Разумеется, о том, что город, где мы учились, недавно переименовали, я и представления не имел. Учитывая же, что у нас в последнее время просто вал пошёл с переименованиями, возможно, и внимания не обратил. Теперь я вспомнил и фамилию Нади – Драгомерецкая. После университета меня распределили в другой город, началась трудовая жизнь, полная интересных начинаний, командировки. Выходит, она осталась там же, где мы учились, а я не столь уж и давно вернулся в родные края.

Держа письмо с фотографией в руке, я присел на скамейку, закурил ещё одну сигарету. Надя была права, бесконечно права, мы действительно любили друг друга. Чувства к ней сохранились в глубине моей души, хоть уже и заметно приглушенные. В голове упрямо крутились строки из её письма: я по-прежнему люблю тебя…

После полученного третьего письма с вложенной фотографией, в моей душе, словно что-то надломилось. Если до этого момента как-то всё устраивало меня в сложившейся жизни, где всё было, как будто, на своих местах, теперь чего-то стало не хватать. Как если бы что-то украли из моей жизни, что-то дорогое сердцу. Как-то иначе стало. Под другим взглядом что ли, начал смотреть я на свою жизнь. Что в общем-то было в моей жизни, если так здраво рассуждать, остановившись на минуту?

Бесконечные командировки, когда видишь жизнь через окна поездов и комнат общежитий или номеров гостиниц, перекусов на бегу или обхождений сухим пайком, когда лень было готовить лишний раз. А часто ли выпадает времени в командировках заниматься готовкой? Бывает, едва доползаешь до кровати утопаешь в сон, чтобы с утра всё по новому кругу. Надо благодарить Бога, что наделил меня крепким здоровьем, до сего дня не могу пожаловаться ни на какие проблемы в этой области. Но ведь, мало всего этого, ничтожно мало…

И нет-нет да, память стала напоминать мне о той любви, костёр которой, казалось, навсегда потух и шальной ветер играючи успел разметать даже золу от него. Но нет, не всё так просто, оказывается в этой бренной и суетной жизни, и как бы мы ни стремились заглушить прошлое, оно неминуемо даёт о себе знать.

Не может не давать, так уж устроено мировосприятие, как бы мы ни сопротивлялись разумом, есть ещё сердце, подчиняющееся совсем иным законам, совсем иному порядку. Те же физиологи до сих пор не могут дать полного определения этому важнейшему человеческому органу.

Вот так и со мною. Столько времени минуло с того времени, должно бы было забыться, стереться в памяти, но… этого не произошло. Строки из памяти вызывали воспоминания о той любви, о той юной и хрупкой девушке, в которую угораздило меня влюбиться. Иначе и быть не могло: она олицетворяла собою саму нежность, свежесть юности, мимо которой пройти можно, лишь будучи абсолютно бессердечным и чёрствым существом, для кого само понимание красоты непостижимое явление.

Словно из густой пелены тумана, – как в том мультфильме из беззаботного детства под нехитрым названием «ёжик в тумане», – всплывали фрагменты наших встреч; и порою я воочию представлял её, идущей по городу с глубоко запрятанной печалью в глазах. И в эти минуты мне хотелось сорваться с места, ринуться к ней, бросив всё, позабыв обо всём. Но держала работа, к которой успел привыкнуть, или как принято выражаться: прикипеть душой, хозяйство, пусть и не ахти какое большое – всё это удерживало меня здесь. Да и прожитые годы тоже ведь запросто не отбросишь.

Иной раз, просыпаясь ночью, до самого утра не смыкал глаз, погружаясь в воспоминания. И прошло, наверное, не меньше месяца, а может быть и больше того, когда, пересилив себя, я сел за ответное письмо. Выведя первые строчки: «Добрый день, Надюша…», я к своему стыду, осознал, что не знаю, как дальше продолжить письмо. Если в школе, да и в университете после, редкое сочинение писал на четыре, сейчас я скорее походил на типичного двоечника, которому поручили подготовить реферат, предварительно лишив всех шпаргалок.

Как ни пытался я продолжить письмо, в голову ничего не шло. Я не мог определиться, как именно начать повествование своего письма, а лукавить, как ни странно, не хотелось и я вынужден был отложить сие занятие до следующего дня, руководствуясь русской народной мудростью: утро вечера мудренее.

На следующее утро, я, как обычно отправился на работу, где также мысли о письме продолжили преследовать меня неотступно, и к концу рабочего дня, я уже знал, о чём и как я буду писать. Вечером, вернувшись с работы, и, переделав все насущные дела, приступил к письму. Мысли мои, словно река, сорвавшая плотину, несёт свои воды, затапливая всё вокруг и, сметая на своём пути, спешили выплеснуться на бумагу и кисть с ручкой едва поспевала за ними. Исписав более четырёх страниц на одном дыхании, я решил передохнуть, собраться с мыслями и обдумать продолжение.

Как-никак, с того периода жизни прошло более чем достаточно времени и в моей жизни произошло столько событий: значимых и не совсем и нужно решить, о чём писать, а о чём просто благоразумно промолчать. Выйдя на крыльцо, я закурил; желание завязать с этой дурной привычкой как-то затерялось в лабиринте мыслей до лучших времён, что когда-нибудь, да наступят.

В случае, если всё-таки я решусь поехать. Мне необходимо кого-то оставить приглядывать за своим хозяйством, как-никак домашней животинке не объяснишь, что возникла непредвиденная ситуация и они некоторое время вынуждены будут поголодать. Они-то каждый день требуют свою норму кормёжки. И вот, пока я раздумывал обо всех этих вопросах и их решении, сигарета, дотлев, больно обожгла пальцы, вытаскивая меня из плена раздумья.

Наконец, завершив с письмом, я запечатал конверт, как первый шаг на пути к возрождению любви. Любви, что когда-то осталась в прошлом, но не забылась, не забылась несмотря на прошедшие годы, несмотря на расстояние, разделявшее нас, она подспудно продолжала жить в наших сердцах, ожидая своего часа. Наверное, точно так же зерно, брошенное в землю, ожидает наступления благоприятных условий, чтобы проклюнувшись, пустить свои корни и устремиться в рост.

Возможно, и правда в нашей жизни всё происходит в своё время и любые случайности, по-нашему глубокому убеждению, это продуманные закономерности? Как тот же восход солнца, смена времён года или рождение ребёнка. Сколько пар, обивают пороги медицинских учреждений, стучатся к самым разным шарлатанам, в желании иметь ребёнка, и когда, казалось бы, все надежды растаяли, они внезапно осознают, что у них в самом скором времени, ожидается пополнение. При этом, как ни странно это не звучало, они не прилагали для этого никаких усилий.

Отправив письмо, я хоть и ожидал ответа, но никак не представлял, насколько оно будет трепетным по содержанию и обстоятельным, где в каждой строчке жила любовь, не столько в прошлом, сколько в настоящем и в самом ожидаемом будущем. Она писала о будущем с такой отчётливостью, как если бы это был уже свершившийся факт, словно монумент ещё укрытый от любопытных взоров, но достаточно одного движения, чтобы сорвать покрывало, и он предстанет в полном своём величии. Меня же, это будущее и манило собою и пугало одновременно, пугало своей неизвестностью, своей непредсказуемостью.