Анко Джэер - Самый человечный цвет

Я решил посвятить день изучению северной стороны города и отправился в Камден. Это было потрясающе веселое и определенно сумасшедшее место. Здесь толпился весь неформальный народ города, плюс толпа не менее неформальных туристов со всех уголков света. После этого я добрался до Бэйкер-стрит – поглазеть на дом номер 221Б и на знаменитые музыкальные магазины, а потом решил, что следующей остановкой просто обязана была стать Эбби-роуд.

И вот я стоял около легендарного перекрестка и помогал стайке китайских школьниц сфотографироваться в стиле знаменитой обложки. Из-за забора выглядывало светлое здание студии, но я перешел на другую сторону улицы, устроился на скамейке и подсчитал наличность. В фунтах мой капитал был ничтожен – семь фунтов с мелочью. Этого не хватило бы… ну, вообще, в принципе, ни на что не хватило бы. Ну, может на сендвич. Поэтому я расчехлил саксофон и приготовился дать очередной импровизированный концерт, который на этот раз должен был полностью состоять из вариаций на тему песен «Битлов». Вокруг меня постепенно стала образовываться толпа туристов, многие качали в такт головами, некоторые подпевали, монетки приятно ударялись о чехол.

В какой-то момент к группе туристов присоединилось четыре парня моего возраста, каждый их них держал по черному чехлу с инструментами. Они о чем-то перешептывались и кивали. Я сделал передышку, и когда туристы разошлись, высокий светловолосый парень с гитарой подошел ко мне.

– Ты. С нами, – сказал он, даже не подумав поздороваться или представиться.

– Э… что?

– Собирай барахло и иди за нами, – просто повторил он.

Я пожал плечами, сгреб выручку в торбу, затолкал сакс в чехол и действительно пошел за музыкантами. К моему удивлению они остановились у входа студии, позвонили, и калитка с характерным звуком открылась. Я оказался на территории студии звукозаписи, где писали свои шедевры и выступали самые гениальные музыканты. Наверное, у меня был сильно ошарашенный вид, потому что улыбчивый парень в кожаной куртке обхватил меня за плечи.

– Не дрейфь, идем!

Мы оказались внутри, и нас встретила девушка-режиссер, провела в комнату с высокими потолками и коврами на полу. Я оказался в святая святых. Ребята расчехлили инструменты и стали настраиваться. Парень, который позвал меня, решил все-таки просветить меня относительно своего плана.

– Умеешь импровизировать?

– Ну… да?

– Супер! Мы пишем акустику сегодня, для радио, играем семь песен, на двух будешь с нами, ладно? Мы – группа «Этой Стороной Вверх», слышал когда-нибудь?

– Нет…

– Ничего, – с этими словами он протянул мне свой смартфон и наушники, – вот сейчас и услышишь. Твои песни здесь первая и четвертая, а в сегодняшнем плей-листе – пятая и шестая. Слушай, пока строимся.

Я ошалело кивнул, сел в уголок и погрузился в музыку. Надо отдать должное, в записи они звучали очень даже неплохо. Это был такой сырой гитарный альтернативный рок, очень английский, очень правильный. Я несколько раз послушал нужные мне песни и прикинул, что могу с ними сделать, а потом заметил, что ребята настроились. Двое сидели с гитарами, один – за фортепиано, и еще один обложился всякими стучалками-гремелками.

– Можно начинать? – спросил лидер, и когда девушка кивнула, надел наушники и придвинулся поближе к микрофону, – привет, мы «Этой Стороной Вверх», и… вот.

Они начали играть. Где-то на второй минуте произошло рождение фаната, потому что мне их музыка в акустике нравилась еще больше, чем в студийном варианте. А еще было очень приятно видеть, что им самим ужасно нравилось играть, они жили, дышали музыкой, и это чувствовалось в каждой ноте.

Когда пришло время песни с партией саксофона, я выпрямился на стуле, нацепил наушники и в панике посмотрел на солиста.

– Вот, – протянул он, – а для следующей песни мы привели с собой друга.

Он подал мне знак говорить, и я промямлил:

– Э… привет, это Марко, я… у меня есть сакс.

Барабанщик делал над собой титанические усилия, чтобы не заржать, а потом ударами палочек отсчитал ритм, и они заиграли. Через несколько тактов я тоже вступил, сначала неуверенно, пробуя свои силы, но потом расхрабрился, перестал слишком задумываться, и просто позволил музыке идти сквозь тело, минуя мозг. Стало получаться в разы лучше. Так мы сыграли последние две песни и похлопали друг другу.

После сэта я помог им собраться, а потом мы вышли в сумерки. Холодный воздух приятно коснулся моего горевшего лица.

– Пойдем с нами, выпьем, – сказал пианист, – мы угощаем.

Я кивнул, и уже через десять минут мы впятером сидели в пабе за столиком в глубине зала, и перед нами стояла пара тарелок с сендвичами и по бокалу пива.

– За удачный сэт! – предложил тост гитарист, и мы выпили, – о, кстати, я Кит.

– Алекс, – кивнул пианист.

– Я Уилл, а это Рэд, – сказал солист-басист, кивая на барабанщика, – ну а ты, значит, Марко.

– Точно. И… что это было вообще?

Они засмеялись. Я был счастлив в тот момент, но каждый из них был в пятьсот раз счастливее, потому что это выступление на тот момент было вершиной их карьеры. Да, они играли в клубах, не очень больших, но зато при аншлагах, но Эбби-роуд – это совсем другое дело, это престиж, это означало признание. Теперь они были уже не просто кучкой детишек с гитарами и перевернутым ведром, нет, они официально пополнили собой список британских рок-групп.

– Откуда, кстати, ваше название взялось? – спросил я, когда передо мной поставили второй бокал пива.

– Ну, – пожал плечами Уилл, – знаешь, так обычно пишут на коробках с чем-то хрупким, и именно эти коробки всегда бросают и бьют содержимое. Просто до того, как мы по-настоящему стали группой, мы были поломаны, разбиты, но дружба и музыка нас типа склеили. Потому и название такое, – он помолчал, – у каждого свои трещины, знаешь. У меня родители развелись, причем весь скандал протекал на глазах у меня и моей младшей сестренки.

– Я слепой на один глаз, и из-за этого мне пришлось оставить мечту стать летчиком, – сказал Рэд.

– Я пятнадцать лет жил в депрессии, винил себя в смерти родителей, мучил и себя, и всех, кто меня окружал, – спокойно произнес Алекс.

– А я, ну, я не мог понять свою сексуальность, и это доводило меня почти до истерик, – поморщился Кит.

– Ну, мне-то с твоей ориентацией все было ясно еще лет в четырнадцать, – усмехнулся Уилл.

– Мог бы и меня просветить!

– Люблю смотреть, как другие мучаются.

– Ой, да ладно!

Я улыбался, глядя на них. Это были настоящие друзья, давние и верные, проверенные временем и бедами, причем, не так, проблемами и печалями, а самыми настоящими катастрофами внутримирового масштаба. Они были выросшей версией тех самых поломанных подростков, с которыми я собирался работать в будущем.