Антон Колмаков - Сборник таинственно-лирических рассказов

Но так как Борода бежал очень быстро и не мог поведать свою историю, все осталось по-прежнему, как и было до его появления. Добравшись до гостиницы и буквально ворвавшись в холл, Борода встретился с заспанным, колючим и возмущенным взглядом женщины-администратора ( наверное, она проснулась от скрипа дверей ). Дама была довольно крупных пропорций и чем-то смахивала на цыганку, которая торговала семечками ( иногда еще и пивом по совместительству ) в его порту. В его голове мелькнула мысль: «А не сестра ли она ей?». Но тут же другая, более здравая мысль выбила мысль бредовую, и Борода подумал: «Господи, да о чем это я?». Женщина-администратор уже не такими заспанными, но еще более возмущенными глазами смотрела на Федора Ивановича. Спросонья она не могла различить, кто перед ней: клиент, с которым надо быть учтивой и вежливой, или очередной алкоголик, которого надо вышвырнуть вон.

– Добгое утго, – взволнованно произнес Федор Иванович и снова возненавидел латинские буквы.

– Добгое, – передразнила его женщина-администратор, все больше склоняясь ко второму варианту в своих рассуждениях.

– Я ищу… я ищу… – и Федор Иванович, избегая столь ненавистную букву «р», которая непременно поджидала его в отчестве «Федоровна», решил обойтись только фамилией и произнес: – Я ищу Нагую…

– Точно «шизик», – пронеслось в голове у дамы крупных пропорций, и, поднимаясь из-за стойки, она закричала на всю гостиницу ( вероятно, ее слышали даже на улице и, вероятно, даже путана ): – Да ты не просто алкоголик, как я погляжу, ты еще и извращенец! Нагую тебе подавай! А что, одетые уже не устраивают?

Борода, чей авторитет в порту был непререкаем, почему-то абсолютно терялся в других местах, и особенно в разговорах с женщинами. А уж когда женщина начинала кричать, Федору Ивановичу и вовсе хотелось заново родиться. И теперь, стоя напротив этого «возмущенного вулкана», который, по предварительной оценке Бороды, весил не менее 150 кг, он растерялся окончательно. Ожидая еще более серьезного развития событий, Федор Иванович стал молиться. Но здесь Клавдия Ивановна ( именно так звали даму крупных пропорций ), несколько раз нескромно зевнув ( в этот момент Федор Иванович уловил сходство ее с крокодилом, который открыл пасть ), неожиданно замолчала и, как ни в чем не бывало, села обратно за стойку. Причмокнув губами несколько раз, она снова уставилась на незваного гостя. «Вот что творит чудодейственная сила молитвы», – подумал Борода и мысленно поблагодарил за это нательный крестик с распятием Христа, запутавшийся у него в волосах под рубашкой.

– Я… я… я… ищу Зинаиду Федоровну! – произнес как-то по-особенному Федор Иванович и почему-то даже понравился сам себе.

И – о чудо! Наконец-то сообразив, что от нее хотят, Клавдия Ивановна из злой и суровой женщины буквально на глазах сделалась улыбчивой и мягкой. Нельзя сказать, что она превратилась в прекрасную розу ( вы представляете себе такую розу ?), но то, что она напомнила Бороде какой-то цветок ( только он не мог вспомнить какой, возможно, лютик полевой ), можно сказать однозначно.

– Дорогой вы мой, что ж вы сразу-то мне не сказали… А я, дура, раскричалась, чуть полгостиницы не перебудила…

И здесь, осмотревшись и убедившись, что на ее ор никто не выбежал из номеров, она нырнула под стойку. Порывшись там какое-то время, она достала конверт и положила его прямо на стол перед удивленным Бородой. На конверте красивым и размашистым почерком значилось: «Для Федора И. от З. Федоровны». «Однако! Оригинально! Но что бы это могло значить?» – подумал Борода и, еще больше опасаясь того, что предчувствия его не обманывают, поблагодарив Клавдию Ивановну, вышел на улицу. Дойдя до фонарного столба, под которым еще вчера состоялось их прощание, Борода разглядел скамейку. «Странно, почему я не заметил ее вчера, тогда, возможно, Зинаида Федоровна не ушла бы так рано», – подумал он. Но вспомнив, что вчера не светил ни один фонарный столб и она попросту затерялась в ночи, он уселся на скамейку и распечатал конверт. Почерк, которым было написано обращение, сильно отличался от почерка на конверте. Наверное, Зинаида Федоровна сильно опаздывала и попросила одну из подруг подписать конверт. Удивившись такой смекалке и почесав за затылком, Федор Иванович стал складывать слоги в слова. Удивительно, что он еще не разучился этого делать, ведь последний раз он читал, делая самокрутку из обрезков старой газеты. И теперь, складывая буквы в слоги и выстраивая целые предложения, он получил следующий текст: «Уважаемый Федор Иванович! Мы с подругами переехали в другую часть города по причине того… да, впрочем, не важно, по какой причине… Спасибо вам за прогулку и за вчерашний вечер. Через три дня мы уезжаем… Если хотите попрощаться со мной и не держите на меня обиды, приходите на ту же пристань в 10:00. P. S. У вас очень красивая борода, но, возможно, без нее вам было бы лучше. По крайней мере, мне любопытно на это взглянуть. С н/п З.Ф.». Борода дочитал письмо гораздо быстрее, чем начал, в голове у него телеграммной лентой пульсировали строки: «через три дня» и «без нее было бы лучше». Поднявшись с насиженного места и спрятав письмо во внутренний карман пиджака, Борода поспешил в порт. Сегодня он обязан хорошо потрудиться и доказать, что он не хуже других. Где-то послышались лязг тормозов и отборная брань пешехода, в порту подали сигнал к началу рабочего дня… Город медленно просыпался.

Весь день Борода был сам не свой, у него все валилось из рук. В его мыслях поселилась серая дождливая туча, которая через три дня и вовсе обещала разразиться проливными дождями. Солнце, которое согревало его за последние сутки, доставая своими лучами до его сердца и зачерствевшей души, теперь куда-то исчезло. «Напиться, надо непременно напиться», – думал Борода в надежде, что ему станет легче. Но слово «напиться», которое крутилось в его голове, как тушка ягненка на вертеле, почему-то само заменялось словом «побриться». «Так напиться или побриться? – думал Борода. – Нет, сначала нужно побриться, а потом уж с горя и напиться, хотя, с другой стороны, я не смогу побриться, если мне не напиться…» Теперь на одном вертеле уже крутилась не одна тушка, а две, и оттого, что им было крайне неудобно, под вечер у Федора Ивановича разболелась голова. Особо он не отличался богатым воображением, но сегодня как назло его фантазия разыгралась не на шутку. Он представлял себе, как Зинаида Федоровна сидит в дорогом ресторане, а рядом с ней – гладко выбритый джентльмен в красивом фраке. Он целует ей руки и заказывает самое дорогое вино. Потом они гуляют по набережной, и уже после ( даже стыдно сказать ) он приглашает ее в номера и прикасается к тому потайному месту, которое Федор Иванович целовал во сне и которое так ему понравилось. Но самое неприятное то, что Зинаиде Федоровне нравится все, что делает этот мужчина. А особенно ей нравятся его гладкая выбритая кожа и запах парфюма, которым пользуются после бритья. Она думает: «Как жаль, что Федор Иванович был с бородой, иначе на месте этого джентльмена мог оказаться и он…». И здесь, выходя из «душной комнаты с мрачными фантазиями», Федор Иванович «выключил свет» и, окончательно вернувшись в реальность, закричал: «Побриться! Но сначала нужно напиться!.. Ах ты черт!». И, запутавшись окончательно, какое же действие должно быть первым и какое должно следовать за ним, он выскочил на улицу. Оставаться в сторожке наедине с собой он больше не пожелал, а гулять по городу было просто бессмысленно. Федор Иванович осмотрелся, пытаясь сообразить, что делать дальше.