Александрос Бурджанадзе - Теметерон. Понтиада

25 Марта, День Освобождения Греции, это – сегодня! Но, «День Освобождения» – это для всех греков мира, а у нас будет «свадьба», и она сегодня. Ох, как смешно выбирают каждый год «жениха» и «невесту». Ещё каждый год у разных «невест» одно и то же платье. Оно на «невесту» то длинное, то широкое, то узкое, смех, одним словом. Но все «невесты» сидят, не дышат, терпят, всё ради Греции.

Элладка с утра бегает по квартире и меняет двадцатый наряд. Мне надоело за ней наблюдать, и со счёта я сбилась. Теперь она устала и сидит перед любимым зеркалом в коридоре, выпрямляя огромным гребнем свои и без того прямые, лёгкие волосы. Папа стоит в ванной комнате вполоборота к входной двери, видна его намыленная белая щека, и по движению рук понятно – он бреется. У папы в подбородке ямочка, и он когда бреется, очень смешно засовывает язык под нижнюю губу. Ариса нет на горизонте. Скорее всего, он сидит в своей комнате и снова никуда не пойдёт. Мама в родительской спальне громыхает дверками от трельяжа, что-то ищет, наверное. Только деда с Александросом в белом свитерочке и с гитлеровским чубчиком на бок давно готовы к выходу из дому. Они в ожидании семьи дружненько сидят на диване перед телевизором. Телевизор вещает на грузинском об акциях протеста перед Домом Правительства. Выступают грузинские лидеры из оппозиции, призывающие к выходу Грузии из СССР.

– Дед, ну что ты смотришь?! Покричат и успокоятся, – папа уже добрился и теперь в белой майке без рукавов ходит по квартире в поисках выглаженной рубашки. Я люблю смотреть на папу в майке без рукавов, у него такая красивая, спортивная фигура. Зачем ему рубашка? Вот бы можно было ходить, как древние атлеты, – Горбачев же сказал, у нас в стране сейчас «перестройка и гласность». Кто что хочет, то и говорит.

– Василий… – деда очень напряжён, – уже официально объявили о начале экономического кризиса в СССР. Это… это не «покричат»… Это – это начало конца, сынок.

– Что вы такое говорите?! – Мама перестаёт хлопать трельяжем и выскакивает из спальни, – хорошо, что дети вас не слушают! Дети… кстати, где Арис?

– У себя в комнате. Он не хочет с нами идти.

– Что значит «не хочет»!?

– А вот не хочет и всё. Иди и спроси у него сама, ну, что за девка эта Элладка! Не влезет во взрослый разговор – простудится! – Не хочет идти с нами, что непонятного? Его во дворе мальчишки и так дразнят «грек».

– Почему «дразнят»!? – пожимает плечами мама, – он и есть грек! – Мама удивляется так искренне, словно не знает, что у всех детей клички есть. Вот у меня, например, «бочка», у Элладки – «кривляка», у Ариса – «грек».

– Он и есть грек, это понятно, но дети его дразнят, и он с ними всё время дерётся.

Мама подходит к двери в спальню Ариса и громко стучит. Слышится скрежет замка.

– Он заперся изнутри.

– Ну, заперся и заперся, – папа всегда терпим к людям. Больше всего в жизни он ненавидит крик и скандалы, – не хочет идти, пусть сидит дома.

– Да! Конечно! Все люди придут целыми семьями, с сыновьями, а мы что – хуже других?!

Кажется, это надолго. Пока они будут выкуривать Ариса из его комнаты, я вполне могу спуститься к Манане и накраситься. Лишь бы Мананка была дома.

Чего она так долго не открывает? Может, ушла? Нет-нет… слышны шаги. Всё-таки, как хорошо, что мы живём в одном подъезде с разницей в один этаж. Мананка со своими родителями живёт прямо под нами.

Моя мама их хоть и не любит, но когда я говорю «пошла к Мананке», она всё время делает мне замечание:

– Что это ещё за «Мананка» такая?! Надо говорить «к Манане». Её мать опять уехала в Москву за вещами? Её когда-нибудь посадят за спекуляцию. Брат уже в тюрьме и мать посадят.

– Мам, Мананиного брата посадили за кражу. Торнике…

– О! Ты даже имена уголовников знаешь? – Мама делает притворно восхищённое лицо.

– Я просто знаю, что её брата зовут «Торнике» и всё.

– Вот и хорошо: Торнике сидит, и мать скоро сядет вместе с ним. Она же самая настоящая спекулянтка – покупает там за копейки и здесь продаёт втридорога. Что это за женщина, которая по поездам ночует и носками торгует. Это не женщина, это базарная торговка. Потому её отец от горя и напивается каждый день. А ты ходишь туда и позоришься. Будут потом про тебя говорить: «с кем эта девочка дружит? А-а-а… с дочкой алкоголика и спекулянтки и их сыном – вором»!

– Мама, причём тут «спекулянтка»? Манана учится в университете, она будет учительницей.

– Вот-вот! Какие учителя, такие потом и дети растут. Что ты за них заступаешься? Тебе Манана дороже родной матери?!

– Ну, мам…

– Вин арис? (Кто там?) – Это Манана подошла к входной двери и не рискует открывать, не спросив, кто там. У нас в городе всегда надо спрашивать «кто там?», чтоб не открыть незнакомым людям. Всякое же бывает.

– Ме вар, Афродити. (Это я, Афродита, груз.)

Слышу звук отворяемой задвижки, цепочки. Они запираются? Значит, точно матери опять нет дома. Как воняет. Дым глаза жжёт. У них дом горит, а они не чувствуют?

– Привет! Мано, у вас пожар! – Забываю обо всём и бегу к их телефону.

– Привет! Никакой не пожар, – у Мананы сильный грузинский акцент, но она очень хорошо говорит по-русски, – мы кофейные зёрна жарим. Давай, проходи на кухню. Ко мне подружки зашли, пойдём, познакомлю.

Мананка сдержанная и грустная, как всегда. Но она очень, очень хорошая и добрая девочка, мы с детства дружим.

Узкий, тёмный коридор заканчивается плотно закрытой белой кухонной дверью со стеклянными окошками. У газовой плиты стоит похожая на подростка худенькая девочка в чёрной юбке до пола и бесформенном жакете. Она перемешивает в чугунной сковороде зёрна кофе, и те потрескивают.

– А ты мешала, чтоб не пригорело? Молодец! – Манана поправляет широкий ободок на волосах и забирает у подруги ложку. Та возвращается к столу и присаживается на стул.

– Чего у вас так сигаретами воняет? – Теперь я сквозь дымовую завесу чувствую явный сигаретный запах. Я не дразнюсь, мне правда интересно, что происходит и не пойму, почему у них в марте нараспашку открыто кухонное окно, а клубы дыма стелются до пола?

– Воняет сигаретами? Правда? – Манана переглядывается с подружками, – это мы покурили одну сигарету на троих. Вот кофе с чесноком жарим, чтоб запах убрать. Ты же знаешь, меня отец убьёт, если узнает, что я курю.

– Если твой папа опять придёт пьяный, он не унюхает, не переживай, – пытаюсь я шутить, но выходит не смешно.

– Да… … и это правда… Давай, я тебя с подругами познакомлю. Это Лела, – она показывает на девочку в бесформенном жакете, а это, – Манана показывает вглубь кухни, – это Натия. Мы вместе ходим в Университет. Шен сад гамоипрантже? (Ты куда нарядилась? груз.), – Девчонки с интересом рассматривают меня.