Александрос Бурджанадзе - Теметерон. Понтиада

Какое оно – Средиземное море? Красивее нашего Чёрного? Но разве бывает море красивее нашего – Эвксинос Пондос?

Мы с дедой объездили всё побережье на его «Запорожце» – очень маленькой машине с мотором в багажнике. Мы видели замечательный парк с плавучими «викториями региями» – огромными листьями, на которые можно сажать детей, с апельсиновыми зарослями, но летом они совсем не красивые, сами апельсины не спелые и их за жирной листвой не видно. А, Крым, Крым, я думаю, похож на Грецию. Может быть, я хоть когда-нибудь увижу Грецию и смогу сравнить? Во всяком случае, картинки с Грецией очень напоминают Крым. Может, это даже маленькая Греция? Может, там такие же камни, деревья, в пещерах тоже прячутся лесные нимфы? Крым… Неужели древние греки плавали торговать так далеко?

Греция – простор, свобода.

Он там, на Средиземном море, а я здесь – с макулатурой для Советской страны, с завучем по воспитательной части Лилией Шалвовной, которая номер нашего домашнего телефона знает так же твёрдо, как Гимн Советского Союза

Я никому не скажу про себя. И Мери не скажу. У неё теперь главное слово «Одиссей». Или поделиться этим с дедой? Что я ему скажу?

– Деда! Кажется, я влюбилась! – Это глупо и смешно.

Один раз я попыталась рассказать маме, как мне в школе нравится мальчик, и до сих пор помню это фиаско. Мама начала с простых расспросов, усложнявшихся по мере моих прямых ответов:

– Что тебе в нём нравится? Насколько я знаю, учится он не ахти, общественной работой не загружен.

– Мама! Он мастер спорта по гребле!

– И что?! – Мама недоумевает совершенно искренне, – дрыгает ногами, а в голове пусто.

Я не стала рассказывать, что в гребле ногами не дрыгают, но душевная беседа перетекла в грандиозный скандал с поднятиями маминого давления, сердечными приступами и приездами «скорой помощи». На этом разговоры с мамой, не касающиеся напрямую школьного учебного процесса, закончились.

Мерке я тоже ничего не скажу вовсе не из-за Одиссея и не от недоверия, не хочу выглядеть смешно. Он – танцор из Греции, я… я пока никто. Лучше мы с Мери будем есть мороженное и придумывать планы на вечер.

Вафельный стаканчик стал мягким, мне так ещё больше нравится. Он похож на бутон.

– Давай, на Первое Мая сразу после парада пойдём в Муштаид кататься на паровозике! – Мерка мусолит мороженное и будет так мусолить ещё полчаса.

– Давай!

– Интересно, а какой в этом году будет парад? – Я щурюсь на солнце – так можно сделать себе радугу.

– Как какой?! Ну, ты смешная. Какой всегда.

– Какой всегда не получится, – качаю головой прямо как мама в учительской, – перед Домом Правительства колонны не пройдут. Деда говорит, голодающие студенты живут в палатках прямо на площади.

– Так они лежат и голодают, без оружия же, без ничего. Может, их на Первое Мая попросят полежать в другом месте, а после парада они вернутся.

– Не знаю. Знаю, деда просил меня дать ему честное слово не ходить гулять в центр. Мне нельзя его подводить.

– Дала?

– Не-а, не дала, не успела. Мама пришла и разогнала нас.

– Дорогая, это в корне меняет дело! – Мери перестала лизать мороженое, – значит, ты свободна? Мы можем туда съездить, прогуляться, посмотреть и вернуться обратно. Ладно, фиг с ним, с парадом, ты мне лучше скажи, как тебе та «свадьба»? В смысле, у тебя прошло?

– Не твоё дело! – Кажется, я краснею.

– А чьё, если не моё?! Думаешь, я не видела, как ты на него смотрела!?

– На кого смотрела?! На того танцора из Греции?! Так на него все смотрели! Уж как ты смотрела на Одиссея, мне за тебя вообще стыдно было. Ничего, ничего, летом мы снова поедем в Орама, тогда я всей деревне расскажу.

Мери стукает меня портфелем по голове и бежит, бежит стремглав по аллее. Куда мне за ней угнаться? И ведь обе забыли – ни в какую Орама мы уже не едем.

Пора домой, дни пока короткие, скоро стемнеет. Домой всегда надо приходить засветло, свет теперь отключают ещё чаще, и по тёмным улицам плутать – себе дороже. Не буду я искать Мери. Куда она денется?

Дома серо и холодно. Снова нет света. За столом мама шариковой ручкой с красными чернилами черкает в стопке тетрадей, проверяет школьные контрольные по русскому языку и литературе. Сашка – Сосиска прилежно сидит около мамы перед керосиновой лампой и, высунув кончик языка, старательно водит карандашом в альбоме для рисования. Очень тихо, словно город уснул раньше времени или затаился перед чем-то необычным. В воздухе висит ощущение тревоги. Я не могу объяснить это ощущение, только всё быстро меняется, всё не как всегда, оно по-другому.

Деда, наверное, пока во дворе.

– Дита, я взял твой карандаш, – Александрос не совсем уверен, правильно ли он поступил, поэтому смотрит насторожено, – ничего?

– Какой карандаш? – Что он мог взять? – Нет у меня никаких запретных карандашей. Только, Сосиска, в следующий раз сперва спрашивай, потом бери, договорились?

– Договорились, – смешной он всё-таки, очень любит корчить взрослого. Или на самом деле понимает больше, чем в его возрасте положено?

– Эта, как её… эту соседку снизу… эта Манана принесла тебе в подарок карандаш для глаз, она так сказала, и помаду. Не знаю, что за манера красится? – Мама, не поднимая головы от тетради, смешно морщит лицо, – ты такая красивая девочка, а вот на «свадьбе» ты выглядела просто вульгарно. Как дворовая девка. Самая настоящая дворовая девка. Я уж не стала тебе говорить, чтоб праздник не портить.

Пропускаю «дворовую девку» мимо ушей, и говорю первое, пришедшее на ум:

– Так можно мне к ней спуститься и спасибо сказать? Краситься я не буду, но если не поблагодарить – некрасиво как-то получается, правда, мама?

– Вот сядь за стол передо мной, – мама вытягивает ещё один стул из под стола, – сейчас разберём твоё сочинение, а там видно будет. Ну, вот: что здесь у тебя написано? «Тема зарубежного мира, критика эмиграции приводила Алексея Толстого к использованию всё более резких, обличительных красок, толкая писателя к сатирической манере письма». Очень верно подмечено! Давай, давай дальше.

Как часто я завидую своим одноклассницам, да и соседкам, у которых родители не «учителя, которых все в городе знают», а простые люди. Особенно я завидую переехавшим к нам во двор из деревни. К ним постоянно приезжают родственники, привозят вино, чурчхелы, живых кур с лапами, перетянутыми ситцевыми тряпочками. Куры с обезумевшим взглядом висят, прицепленные к их пальцам вниз головой, клювы их открыты, и они очень хотят пить. Родственники у соседей живут месяцами. Когда на улице хорошая погода, они сидят во дворе за столом вместе с другими соседями, разговаривают, рассказывают всякие истории, потом во двор выносят вино, белый сыр, хлеб, цицмаду и сидят до самого позднего вечера.