Александрос Бурджанадзе - Теметерон. Понтиада

Громко заиграл знаменитый марш Мендельсона – неизменный гимн брачующимся на безграничное счастье – и в проёме распахнутой настежь входной двери, появились «новобрачные», о которых все давно забыли.

Маргариточкой оказалась полная женщина лет сорока, туго затянутая в подвенечное платье, не оставшееся равнодушным к её архитектурным излишествам, без фаты, но убранная белыми цветочками по седеющим волосам. Илюшей – мужчина гораздо моложе своей «избранницы», худой и выбрасывающий при ходьбе левую ногу вперёд, от чего тело его клонилось, было неловко, казалось, он упадёт. «Молодые» под бурное ликование присутствующих медленно прошествовали меж накрытых столов вглубь зала к своим местам.

Не выдерживаю, снова лезу к уху Мери. Хочу спросить, почему «настоящие греки» опаздывают, но спрашиваю совсем другое:

– Слушай, а ты когда-нибудь настоящий греческий язык слышала?

– Конечно!

– Как здорово! А ты… а ты его понимаешь? Он сильно отличается от нашего, понтийского греческого?

– Да почти не отличается, как русский от белорусского. Кто хочет понять – понимает.

– Мерка, а где эти…

– Да успокойся уже! – Она меня толкает плечом, – я вообще восхищена твоим терпением. Как ты раньше не спросила «а где эти»? Не переживай, ничего не изменилось, скоро их привезут.

– Сейчас, – папа Мери прямо сияет, – я предлагаю поднять бокалы за нашего тамаду! – Он очень любит вести всякие застолья, говорить тосты, но сегодня особый случай, и меня сейчас разорвёт от гордости на миллион Афродиточек, – позвольте вам представить нашего всеми любимого и уважаемого Ивана Христофоровича Лазариди, который сегодня будет хозяином торжества.

Все хлопают, и я хлопаю. Пьют за моего деду, и снова наполняют бокалы.

– Секундочку! Ещё только одну секундочку! Я кое-что скажу и передам микрофон тамаде. У меня для вас есть один и о-о-очень приятный сюрприз! Сегодня, как вы, наверное уже все знаете, мы все одна кровь, все теметерон, и между нами секретов не бывает, у нас в гостя-я-я-х… настоящие греки из самой Греции! Вот они! – Меркин папа указывает рукой с микрофоном за столик для самых почётных гостей. Луч прожектора освещает лица «настоящих греков». Когда и откуда они ухитрились сюда войти?!

– Давайте поприветствуем их стоя!

Наконец бурные овации смолкают.

– Дорогие мои соотечественники и наши любимые гости! – Ах, это уже мой дедушка взял в руки микрофон. Такого тёплого и бархатного голоса нет ни у кого на свете. Он говорит с кавказским акцентом, и от этого его слова звучат ещё твёрже и весомей. Голос у моего деды – бархат стального цвета, – я предлагаю тост. Вот, смотрите, сейчас вы услышали, что у нас здесь в зале гости из Греции. Я знаю, как вам всем не терпится их увидеть поближе, обнять, а ещё больше услышать, как они говорят. Было время, когда некоторые наши предки осталась в Греции, их язык и обычаи менялись под влиянием Европы, другие члены семей – тоже наши предки – заселяли новые земли, многие пришли на Кавказ. Но мы – греки Понда, где бы не жили и что бы не делали, всегда оберегали свои обычаи, передавая их из поколения в поколение и сохранили нашу веру навсегда. Наши деды и прадеды рождались и умирали здесь, на Кавказе, поэтому наш язык звучит как древнегреческий, на котором говорили и титаны, и сам Бог Зевс, на котором говорил Бог Аполлон. Наш многострадальный народ много раз подвергался гонениям и уничтожению, поэтому нам приходилось замолкать и прятаться. Ещё живы те, кто был выслан в голые степи Казахстана только за то, что он – грек… Хорошо… я сейчас не об этом. Я хочу спросить, что может быть большим счастьем для человека, чем открыто говорить на родном языке?! Давайте мы сейчас выпьем за мир во всём мире и за то, чтобы в Грузии открылись греческие школы, и нам снова разрешили изучение греческого языка. А от себя лично я желаю счастья Илюше и Маргариточке и всем вашим любимым и родным, потому что вы все, собравшиеся здесь – дети Великого Понда и мои дети. Вы все здесь – теметерон!

Весь зал хлопает моему дедушке. Дедушка прижимает руку к груди, где стучит его сердце, и седая голова его в поклоне падает на грудь.

Почти никто не ест. Столько всего вкусного, и «сациви», и «пхали», и шикарное красное вино в запотевших, глиняных кувшинах. Ха-ха! Эти кувшины похожи на амфоры с обложки той книги с голыми фигурками из охры. Ну вот! Теперь заиграла «пондиака», все повскакивали с мест, и хоровод пошёл по залу. Музыканты так врезали на лире, что даже бабушка с крайнего стола, совсем не боясь, что её затопчут, пошла в круг. А в центре круга теперь… Боже! Что это в центре круга?!

Понтийский костюм с довольно широкими шароварами облегает его идеальную фигуру, заставив окружающих сделать глубокое:

– Ах!

Да, танцуют все, но его ноги в высоких сапогах из тонкой чёрной кожи почти не касаются земли, они изящны и гибки, стройны и нереально подвижны… «Настоящий грек» парит по воздуху. Как это может быть?! Я поняла: сам Бог Солнца посетил наш праздник. Тот Аполлон, про которого написано в моей книге, что он иногда спускался к людям на землю.

– Э! Ты чего?!

Мери? Откуда она здесь? Ах, да… здесь не только Мери.

– Ты тоже его видишь? – я стою посереди круга и мешаю людям танцевать.

– Кого?

– Думаю, Бога Аполлона…

– О, да-а-а… Вижу, вижу. Он там номер одни, у него и своя школа танцев есть. Короче, смотри, подруга, не влюбись, а то «Бог Аполлон, Бог Аполлон» Не надо было тебе ту книжку показывать…

Поздно, теперь всё поздно. Я хочу уйти, но не могу. Ноги вросли в пол. Я вижу его взгляд и понимаю – произошла катастрофа.

Ярче разбрызганных отблесков и искр, ярче огней и ламп, сквозь зал, сквозь мир, сквозь вселенную светит огонь его зелёных глаз. Его глаза… на долю секунды, на мгновение, они влились в мои…

Спасенья нет. Всё кончено.

Меня снова затаскивают в круг. Зачем?! Его взор исчез, пропал, он танцует в другом конце зала, мир рухнул.

Кто держит меня за руки?! Мери. Чувствую её тонкие, тёплые пальцы. А это кто рядом с ней? Это Одиссей?! Водитель тех коричневых «Жигулей»? Что он тут делает?!

Они с Мери утащили меня, пристроили между собой и заставляют двигаться в такт песне. Я совсем больше не хочу танцевать. Они смеются и дёргаются, как ненормальные. Ну, всё понятно… всё с ними понятно…

Апрель только начался, но у нас всегда продают мороженое в стаканчиках, и зимой, и летом. Его продают и около станции метро, и в кинотеатрах перед началом сеанса.

Мы сидим на лавочке и едим мороженое. У меня всегда съедается быстрее, чем у Мери. Наверное, потому она красивая, а я толстая. Я хочу поговорить с ней о том танцоре из Греции, но не могу. Не могу не потому, что она будет смеяться или скажет что-нибудь противное, просто не могу. Я не могу признаться даже самой себе, что жизнь стала другой. Я перестала думать, перестала читать перед сном, ложусь, сразу выключаю свет, делаю вид Элладкиной воспитательницы, типа, надо «соблюдать режим и вовремя засыпать». Мне самой мешает свет, я сама хочу лежать в темноте, чтоб меня не было видно и думать, думать. Думать о Греции. Говорят, она очень, очень красивая – белая с голубым, как цвета её государственного флага, думать о красивых, свободных людях, не собирающих макулатуру и не запрещающих девочкам громко смеяться. Думать о том, как Он ярким солнечным днём стоит на палубе под белыми-белыми парусами, в волосах его заблудился ветер и никак не может оттуда выбраться. В зелёных глазах… а в зелёных глазах его отражается весь мир.