Сергей Берсенев - Путешествие в Тмутаракань. Проза

Единственным человеком, кому омерзительный поступок Ивана встал в горле костью, оказался Гена Толстиков. Он вылетел из укрытия, как лезвие выкидного ножа, и предстал перед растерявшимся оппонентом каменной глыбой.

– Ты меня достал, алкоголик! Собеседник, говоришь, требуется? Давай поищем общую тему. Спорт, литература, искусство, здравоохранение …Оставляю за тобой право выбора.

– А-а-а… Я-я-я…

– Значит, русский язык: алфавит. Только почему середину проглотил?

Геннадий наехал катком, намереваясь выложить Кукарекина асфальтовой дорожкой. Проще говоря, унизить. Но, чтобы не лишать себя удовольствия от процесса, он пустил в ход не кулаки, а сарказм, который наивный Иван посчитал за неуверенность и попробовал перехватить инициативу.

– Во! Говёшка с полки свалилась! С добрым утром, сынок! Ремня захотел, или простить, пока я добрый? Могём и по рецепту на обе зенки! Порядок у меня с русским…

Ни обиженные соседи, подглядывающие искоса, ни Клавдия не заметили никаких действий со стороны Толстикова, но Кукарекин вдруг схватился за воображаемую печень и стал медленно оседать на пол. Показалось, что всему виной приступ скрытой болезни, вызванный чрезмерным потреблением алкоголя, и только знаток хитрых приёмчиков, бывший сотрудник секретных органов, Гена знает истинную причину внезапного недомогания.

Испуганная Клавдия склонилась над дёргающейся мужниной тушей. Непроизвольные конвульсии она ошибочно посчитала за предсмертную агонию.

– С ним всё в порядке! – поспешил успокоить Толстиков всхлипывающую женщину, ибо та, несмотря на семейные дрязги, склонна защищать изверга.

– Это вы поспособствовали его нынешней немощи? – посмотрела она подозрительно на него.

– Провидение, – ответил Геннадий, опасаясь быть правдивым.

– Когда он придёт в себя?

– Минут через десять…

– Я бы посоветовала вам обратиться к проводнице и попросить место в другом вагоне.

– Почему же? Мне и здесь хорошо.

– Очухается мой буйвол и снова в дурь попрёт. А когда вспомнит…

Толстиков не дал договорить:

– Не вспомнит. Даже о том, что употреблял водку. И будет абсолютно трезвым.

Толстиков оказался провидцем. Поднявшись, Иван не полез на мир с кулаками, не стал искать виновных на расстоянии метра, а словно родился заново.

– Где я? Что со мной произошло?

– Ты только что вернулся из космоса! – дружелюбно потрепал его по плечу Геннадий, – Пообщался с инопланетянами. Сейчас вернётся сознание, и ты поблагодаришь жену за то, что она вырвала тебя из щупальцев злобных гуманоидов.

– Правда? – недоверчиво спросил Кукарекин.

– Истинная правда, – подтвердила Клавдия.

Когда покорный Иван, вдруг оказавшийся под каблуком жены, пожимая плечами, отправился принимать горизонтальное положение и вскор езаснул, она обратилась к нежданному спасителю:

– Что бы я без вас делала? Только вряд ли это поможет…

– А вы вожжей-то не выпускайте. Хвост жар-птицы в ваших руках и больше ничьих.

– Извините, не знаю, как вас называть…

– Геннадий…

– Может, выпьете, Геночка, со мной, – предложила Клавдия, желая угодить Толстикову. – Бутылочка, которую он выпрашивал, вроде бы, без присмотра осталась.

– Не-е-е… Я лучше полезу обратно наверх. Утром надо чувствовать себя на пять баллов. А водку мужикам отдайте в качестве возмещения морального ущерба.

Обрадованные соседи засветились улыбками, и в их лице я приобрёл ещё двух человек, отложивших нашу встречу в архив памяти светлым пятном.

Лёг человек, повесил замок на веки и думает: «Спокойной ночи, Геннадий Сафронович! Жди: сейчас будут сны волнами накатываться!. Возможно, возможно… Однако человек совсем забыл про меня. Прежде чем мозг заядлым пловцом нырнёт в бездонную пучину, я сделаю эту попытку долгой и мучительной. Иногда могу заставить просмотреть всю прошлую жизнь в замедленном действии, особо выделяя каждое душещипательное событие. Пей горстями димедрол, кури сигарету за сигаретой – бесполезно.

Вообще-то Геннадию есть, что вспомнить. Но сегодня он будет благодарен мне за подарок, связанный непосредственно с поездкой. Да и как ему не помнить Мишку, близнецов – Толика с Семёном, Галку, Тоньку, Иринку…

Мишка… Это одна из самых глубоких и болезненных ран, когда-либо нанесённых ему судьбой. Будучи юношами, они мечтали о долгой и преданной дружбе. Но…

Первые подвиги навсегда покрылись пылью прошедшего времени и, как бы Толстиков не пытался воскресить то, с чего всё начиналось, я не пущу его на столь отдалённое расстояние. Побалую отдельными отрывками и только.

Девчонки – особый разговор. За Паршиной он бегал с первого класса, а Тонька Черноусова и Галка Немоляева, по-детски страдая и проливая первые слёзы, пытались отбить его. Да и Мишкина сестра, Варя, тоже иногда посматривала в его сторону с интересом. Галку он донимал проказами и дразнилками, с Тоней обходился по-товарищески, Варю же практически не замечал. Он её вообще не воспринимал всерьёз: мог за косу дёрнуть да толкнуть в заросли жгучей крапивы.

Другое дело Ирка Паршина. Ей льстило, что симпатичный московский мальчик уделяет ей больше внимания, чем остальным девчонкам. С годами внимание обещало перерасти в романтическое чувство. Временами местная принцесса, сознавая собственную значительность, пользовалась привилегиями :задирала нос, вертела задом. От этого Геннадий злился и вымещал обиду на деревьях, вырезая на их коре характерные татуировки.

Когда он не был занят футболом или рыбалкой, то непременно находился поблизости от уютного домика Паршиных, в надежде увидеть объект своего чрезмерного увлечения. Вечером в клубе (если позволяла возрастная категория фильма) Генка, будто случайно, усаживался рядом с ней и в темноте смотрел на её симпатичный, немного курносый, профиль дольше, чем на экран, игнорируя даже приключенческие сюжеты.

Возможно судьба, не спеша, так бы и докатила их до печатей в паспортах, но тут его дед вздумал сцепиться в жутком споре с пра-пра-праВедьмой из-за наплыва случайных гостей, которые нахлынули из Москвы, воспользовавшись неосторожным приглашением, сделанным старухой в маразматическом приступе.

Геннадий не ездил в Деревню вплоть до окончания школы. Он уже махнул рукой на Иринку и остальных всех вместе взятых, но вдруг бабка пошла на попятную и срочной телеграммой попросила отпустить хотя бы Геночку.

Мать с дедом обычно при упоминании о старой карге запевавшие дуэтом Змеев Горынычей, сначала закочевряжились, но под натиском настоятельных просьб Геннадия, сопровождаемых недвусмысленными угрозами приводить домой сомнительных волосатых товарищей, пошли ему навстречу.