Алексей Беляков - Арчи. И ДРУГИЕ РАССКАЗЫ

Было у Арчи в жизни две страсти – еда и охота. Даже трудно сказать, какая из них превалировала над другой. Мне всегда казалась, что первая. Если Арчи не охотился, то он ел, если не ел, то охотился, но искал любую возможность, чтобы поесть. Мне казалось, что это мы по неопытности и незнанию стали причиной такого его поведения, когда баловали щенка разными лакомыми кусочками. Хотя многие охотники и говорили, что это естественное состояние для спаниелей. Затрудняюсь сказать. Расхлебывать же все плоды его вечного желания поесть приходилось нам.

Однажды мои друзья-охотники решили проверить, сколько еды он сможет съесть за раз. Пока я не видел, они скормили ему пятилитровую кастрюлю макарон с тушенкой. И он ее съел! На собаку было жалко смотреть. Она лежала на траве рядом с импровизированным столом, за которым закусывали охотники, и вальяжно смотрела на нас.

– Интересно, – сказал один из друзей, – на сколько его хватит, чтобы не просить есть?

Арчи хватило на двадцать минут. По истечении этого времени он поднялся, отошел за куст бурьяна, видимо, по нужде, после чего вернулся к столу и стал попрошайничать.

За все его происки, пожирание всякой гадости и помоечничество я был готов просто убить несносного кобеля. Как я этого не сделал за все годы нашей «совместной жизни», меня удивляет до сих пор. Но он стойко сносил гром и молнии в свой адрес, наслаждаясь утробным урчанием в своем животе, который раздувался до огромных размеров. За это свойство своего живота пес получил прозвище «кабачок» в одной из наших студенческих экспедиций. Прозвище это дали ему за форму тела, которое после еды раздувалось в задней своей части, принимая форму кабачка или тыквы-горлянки. Со своей страстью поесть с ним происходили самые разные истории, о каждой из которых стоит рассказать в отдельности.

В тот же год, когда произошла велосипедная история, мы довольно долго жили в брезентовой двухместной палатке, стоящей посреди «шести соток». Единственным сооружением, которое тогда только начали строить, был сарай. Его остов, обитый досками, служил местом хранения практически всех дачных вещей, но был настолько мал, что вместить в себя еще и нас был просто не способен. Лето стояло жаркое, электричество на дачные участки провести должны были еще лет через пять. Так что продукты мы хранили в относительно холодной яме и сарае, но это не очень помогало, и они портились с катастрофической скоростью. Чтобы хоть как-то обеспечить сохранность мясо-колбасных изделий, мы стали коптить их на костре, на котором, кстати, и готовили свое пропитание. После термической обработки кругляши одесской колбасы и палки сырокопченого сервелата развешивались на торчащие балки сарая, чтобы проветриться и подвялиться.

И вот однажды вечером Арчи потерялся. Ни на свист, ни на призывы он не реагировал. Мы стали переживать. Скоро должно было стемнеть, и поиски молодого пса в темноте меня мало радовали. Я спустился к речке, которая протекала сразу под крутым берегом, ничем не отгороженным от дачных участков, сходил к сторожке, заглянул в березовую рощу. Собаки не было. Мы растерянно стояли у палатки посреди участка, оглашая окрестности громкими призывами, как вдруг я замелил легкое движение за сараем. И, заглянув за угол, обнаружил нашего потеряшку.

Арчи сидел за углом новостройки. Задрав голову он, как завороженный, смотрел на круг одесской колбасы, висевший на стропилах крыши на высоте около двух метров. Ни на какие призывы и окрики пес не реагировал. Колбаса его загипнотизировала, как удав кролика.

– Да, Арчи, – сказал я, обращаясь больше к себе, чем к нему, – чутье не купишь и не подаришь. Оно либо есть, либо его нет. Вот если бы ты еще и лапу поднял, то был бы настоящей легавой, а так – только «спаниель несчастный».

В тот год мы работали в экспедиции, стоящей лагерем в одном из заброшенных домов отдыха на берегу реки Волги. По другому берегу Иваньковского водохранилища, весьма широкого в этой части, гудела вечным автомобильным потоком трасса Москва-Санкт-Петербург, постоянно напоминая о близости цивилизации. Экспедиция была детская и, в основном, состояла из юннатов кружка Зоомузея Московского университета, которые не только изучали растительный и животный мир окрестных лесов и болот, но и сами обеспечивали свой быт. Каждый день в столовую на дежурство заступала новая бригада из трех детей, которая готовила пищу, а потом мыла посуду и убирала со стола. Это всегда была и остается по сей день обычная практика во всех детских экспедициях. Мы же работали там преподавателями и помогали детям по мере возможности. Как вы догадываетесь, детям не всегда удавалось приготовить вкусную и здоровую пищу, и ее остатки в немалых количествах сливались в ямы, вырытые в земле на глубину около метра. Благо, лагерь располагался в сосновом лесу, а грунт был песчаный и податливый, что позволяло за время экспедиции вырыть несколько таких ям. Заполненные отходами ямы пересыпались септиками и закапывались. Пока же яма не заполнилась целиком, она оставалась в открытом доступе. Да простят мне такое подробное описание мои брезгливые читатели, но без этого все мое дальнейшее повествование не имело бы никакого смысла.

Я в тот год из-за особенностей своей работы не мог оставаться с экспедицией все время и появлялся наездами. Моя же жена Ольга и десятилетний сын Олег находились там постоянно. Арчи, пока все были заняты делами, обычно оставался дома, но иногда был предоставлен сам себе. В один из таких дней Арчи пропал. Был разгар рабочего дня, поэтому заниматься его поисками было некогда. Убегал он не в первый раз, но всегда возвращался после обследования территории лагеря и окраин деревни. В этот раз его отсутствие затянулось и уже начало вызывать беспокойство, когда вдруг пришли смущенные дежурные.

– Ольга Владимировна, – затянули они, – мы не знаем что делать. Там Арчи…

– Что случилось? Где?

– В яме. Он кашу ест, а нам надо туда остатки обеда сливать.

Ольга устремилась вслед за детьми к столовой. Ее взору предстала картина, вызывающая и смех, и слезы, и негодование. Посреди метровой ямы, по самую грудь в каше стоял счастливый спаниель и ел. В его глазах читалось счастье и растерянность одновременно: сбылась его мечта – море еды! Но еда эта уже не помещалась у него в животе, и он не знал, что делать. В этот момент он поднял глаза и, поняв, что обнаружен хозяйкой, начал есть еще быстрее, стараясь заглотить как можно больше. Осыпаемый проклятьями Арчи был извлечен за шиворот из ямы и поставлен на землю рядом с ней. Однако представлял довольно жалкое зрелище: вся его красивая шерсть с шикарным подвесом была облеплена кашей и прочим содержимым помойной ямы. Не говоря уже об амбре, которое он распространял вокруг. Вести домой пса в таком виде было нельзя. Ольга прикрепила поводок к ошейнику собаки и повела его мыть на реку, которая протекала всего в каких-нибудь 100 метрах от лагеря. Приблизившись к водоему, Арчи вдруг понял: «О, ужас! Его ведут топить»! Он уперся всеми четырьмя лапами и начал сопротивляться. Последние метры до берега дались с большим трудом. И все время, пока его мыли, он стремился вырваться и убежать. Но мало того, что собаку надо было намылить, мыло нужно было еще и смыть. Вопрос был решен просто. Хозяйка прогуливалась по мосткам причала, направляя поводком намыленную собаку вокруг него. Вариантов у Арчи не было, приходилось плыть.