Илья Тамигин - Корни. Роман-гипотеза

– Чтоб я, да из пивной без пива ушел? – захихикал судмедэксперт, жестом фокусника доставая из под полы халата трёхлитровую банку, полную янтарного напитка, – Пока вы там разговоры разговаривали, я и отоварился!

– Ай, молодца, Андрей Иваныч! – хором воскликнули все.

Банка пошла по кругу, ибо рабочий день уже, в принципе, закончился.

– Послушайте, Дарий Аркадьевич, – деликатно рыгнув, поинтересовался эксперт, – Давно недоумеваю, что за имя у вас: Дарий?

– А! – махнул рукой следователь, – Это папаша мой в гимназии за древних персов двойку получил из истории и на второй год в пятом классе остался! А в восемнадцатом выяснилось, что историк контрик, так папаша его лично к стенке прислонил. Вот, в память этого события и нарек меня, безответного малютку, Дарием. Я же в двадцатом родился, тогда любые имена регистрировали без вопросов. Хорошо ещё, что не Ксерксом, или, там, Артаксерксом! Вот и получилось: Дарий Донцов.

Все захихикали, кроме старшины, о древних персах понятия не имевшего.

Джим очнулся и обнаружил, что лежит на жестких досках. Приоткрыв левый глаз, тут же его зажмурил обратно, ибо яркий свет был нестерпим. Голова мрачно разрывалась на части, тошнило, во рту была выжженная палящим солнцем пустыня, посреди которой торчал обугленный пень языка. Сердце громко бухало о рёбра, сотрясая всё тело, мочевой пузырь, который, собственно, и разбудил сознание, грозно вопил, что его предохранительный клапан вот-вот не выдержит, и тогда он, пузырь, за последствия не ручается!

Всё вместе означало похмелье.

Кое-как встав на подгибающиеся ноги, Джим осмотрелся. Крашенные темно-зеленой краской стены, железная дверь, нары… Похоже, он в тюрьме! Интересно, за что? Ладно, потом выясним… Сейчас главное – с мочевым пузырём разобраться! Ни унитаза, ни параши в камере не было. Страдалец принялся стучать в дверь. Через пару минут, показавшихся вечностью, в двери открылось окошко.

– Чего надо? – вежливо спросил стражник.

Выразить словами своё желание Джим не смог, поэтому прибег к языку мимики и жестов.

– А, немой… Что, в клозет хочешь?

Как ни странно, наш моряк понял русские слова и яростно закивал.

Дверь открылась.

– Выходи! Стой! Лицом к стене! Пошел!

Команды подкреплялись поясняющими тычками.

Посетив туалет и напившись там вдоволь воды из-под крана, пока не стало легче, Джим вернулся в камеру. Сев на нары, попытался вспомнить, что, всё-таки, произошло, но не смог.

«Ладно, подождем! Должны же объяснить, в конце концов!» – философски пожал он могучими плечами.

И принялся терпеливо ждать. А вскоре принесли ужин и организму совсем полегчало!

В горбольнице доктор Илья Игоревич, шепотом ругаясь, оперировал Мишку. Как и предполагалось, у того оказался разрыв мочевого пузыря, причем, вдребезги. Провозившись три с половиной часа, доктор, устало отдуваясь, вышел в предоперационную и принялся размываться.

– Вам следователь звонил. Просил перезвонить, как освободитесь, – сообщила медсестра, подавая полотенце.

Кивнув, Илья Игоревич отправился в ординаторскую, где его уже ждал самовар. Закурив папиросу «Норд» и отхлебнув из стакана в подстаканнике бодрящего напитка, доктор взял телефон и набрал номер, записанный на бумажке.

– Алё! Мне следователя Донцова, пожалуйста… Доктор Платов, из горбольницы… Ах, это вы? … Потерпевший? Только что закончил с его пузырем… Долго, а как же! Там живого места не было! Все равно, что носок с дыркой вместо пятки штопать… Говорить он завтра сможет, не раньше… Ага… Ага… Ага… Ну, всех благ, Дарий Аркадьевич!

Положив трубку на рычаг, эскулап загасил в почкообразном лотке, приспособленном вместо пепельницы, папиросу и принялся записывать операцию в журнал. Ох, и хлопотное выдалось дежурство!

Утром Мишка лежал в постели и поедал манную кашу, которой его кормила с ложечки дебелая санитарка Таня. Он бы и сам мог, левая рука действовала, но так было приятнее, ибо при каждом внесении ложки в рот Танина большая теплая грудь касалась Мишкиного бока.

– Вот, молодец, – ворковала Таня, – Теперь ещё ложечку…

В палату вошел следователь Донцов. Таня с неодобрением покосилась на него. Мишка подобрался.

– Ничего-ничего! Заканчивайте завтрак, я подожду! – конфузливо замахал руками Дарий Аркадьевич и сел на стул в сторонке.

Проглотив ещё три ложки, Мишка громко рыгнул и принялся шумно хлебать остывший чай.

Допоив больного, Таня собрала посуду и, поджав губы, вышла из палаты, виляя круглым оттопыренным задом. И Мишка, и следователь проводили её задумчивыми взглядами.

– Доброе утро! Давайте знакомиться: я – следователь Донцов. А как вас звать?

– Михаил Сергеевич… Мордачёв, – всем видом изображая жертву, преувеличенно слабым голосом отозвался Мишка, – Двадцать девятого года я, беспартийный, холостой. Адрес: Портовая, 38.

– Чудненько, чудненько…

Дарий Аркадьевич, сев на незанятую койку, быстро застрочил в протоколе. Кинул взгляд на восходящее солнце, выколотое на левой кисти и надпись «КОЛЫМА».

– Под судом и следствием были?

– Да… – неохотно признался Мишка, – Год, как освободился. Статья №… за кражу, в общем. Как малолетке, дали пятерик.

– Понятно. Теперь, расскажите, что произошло вчера.

– Ну-у… Зашел я, значит, пива выпить. Сижу, пью, вдруг вижу: по улице знакомая девчонка идет. Я вышел с ней поговорить, но не догнал. Покрутился-покрутился, и вернулся в пивняк. А место моё уже занято! Ну, я взял ещё две кружки и подсел за столик к тем двоим… татарин, значит, и этот… тощий. Они чего-то все знаками между собой, я не понял. Глухонемые, похоже. А я сижу, пивко сосу и думаю: вечером на танцы бы сходить в клуб к морякам, а рожа небритая. Дай, думаю, побреюсь, благо и бритва с собой. Ну, натурально, пошел в туалет. А через минуту эти двое за мной! Татарин сходу р-раз – и ко мне в карман, за деньгами, значит, я его отталкивать, а он мне руку сломал, гад! А щуплый нож достал – и тоже на меня! Я увернулся, татарина на него толкнул, тот его об стенку и шмякнул. А рука-то болит! Татарин обратно на меня буром прет, я руку вперед выставил, с перепугу даже забыл, что в ней бритва. А он прыгнул, мордой на бритву напоролся – сам! И ка-ак даст мне в пузо! Вот, очнулся в больничке… Нянечка сказала, денег в вещах не нашли. А было у меня без куска косарь… Успел, значит, хапнуть, сука!

Мишка врал вдохновенно и старательно, прекрасно зная, что опровергнуть его враньё невозможно. Пусть даже бугай-татарин, или кто он там, расскажет все, как было – свидетелей-то нет! Сашок-то умер, получается его, Мишкино, слово против слова татарина!

– Значит, ни того, ни другого вы не знали?

– Да, говорю же вам: нет! Я на свободу вышел с чистой совестью, перековался, значит, на работу устроился… Зачем мне такие знакомцы?