Татьяна Свичкарь - Инга и Барон

А когда село стало застраиваться современными коттеджами, по соседству с Виктором Ивановичем появились престижная гостиница и ресторан. Соседство с лающим «хозяйством» вовсе не каждому по душе. Поэтому он был вынужден заняться обустройством собачьего приюта «за околицей». Продал – были у него – акции, набрал кредитов, выкупил землю. Там, где людского жилья нет.

Но трудно было ему одному. И на горе себе нашёл Виктор Иванович «помощников». Отыскал какую-то липовую организацию по защите зверья. Поверил ей, и отдал землю.

С этого и началось. Вот и картинки, и видео на страничке «Вконтакте». Они рассказывают – что там сейчас. Худющая собака рвётся с замотанной вокруг столба железной цепи. Лает. Воет. Её конура занесена снегом. Холодно, голодно и никак не убежишь, хотя бы погреться. И другие тоже – под открытым небом, бросаются к первому встречному с надеждой на еду. Щенки, замёрзшие, плачущие от голода и безысходности, дети собачьи. Они в железных клетках на промозглом полу. Какие-то ободранные вагончики, раскуроченные холодильники вместо будок. Сетка-рабица не дает вырваться наружу, только и остается, что на неё кидаться. Жуть… концлагерь для собак, которых кормят, раз в три дня.

А ведь их много. Больше ста. Другие городские приюты разобрали бы животных, но они сами переполнены.

– Возьмите хоть на время наших питомцев, – умоляют приюты, – Они чистые, здоровые, привыкли к людям. А мы на освободившиеся места привезём этих несчастных, будем их кормить и лечить.

С планшетом в руках я вышла из комнаты:

– Пап… мам… пусть у нас поживёт собака?

***

Его привезли в пятницу.

– Пёс классный, – говорила по телефону хозяйка приюта Елена Александровна, – Пусть он побудет у вас хоть временно, такому нетрудно найти хозяев. А мы на его место сейчас возьмём собачку. Там есть – маленькая, почти слепая, с девятью щенками. Как она их сохранила под этими досками-то, под развалами? Соски отморожены…

Привезли его два хороших человека, муж с женой – Юра и Надя. У самих полон дом животных, таких же подобранцев. Четыре собаки, два кота. Хотя живут Мельниковы на съёмной квартире.

– Мы вот вам сейчас Барона передадим, – говорила Надя, – А сами поедем в Вишнёвку, вывозить собак. Хотя бы самых тяжёлых.

Юра вывел из машины пса. Был он большой, запоминающегося и немного смешного облика. Белый, гладкошёрстный, а уши шелковистые, рыжие, и лапы в рыжий горошек. Нос цвета молочного шоколада, а глаза очень яркие, с тёмным ободком, бабушка бы сказала – с поволокой. Широкая грудь, затаённая мощь, и вздымающиеся ребра, и обтянутый шкурой крестец.

– Он прежде у девушки жил, – рассказывала Надя, – А потом она уехала, а его оставила одного в квартире. Просто бросила. Он ждал, ждал, он вообще очень терпеливый, увидите… Но, в конце концов, соседи услышали, что кто-то скулит. Вызвали милицию. Собака уже от голода стоять не могла, падала… В приюте его подкормили немного… Он вообще очень порядочный собачек…

Барон держался неуверенно, и поглядывал на Юру с Надей, которых хоть чуть-чуть, но всё-таки знал. Что, они его тут оставят?

– Ну, давай знакомиться… – сказала я, присаживаясь перед псом.

Он был обучен хорошим манерам. Широким движением сунул мне на колени тяжёлую лапу. Я ощутила шершавые подушечки, каменной крепости когти.

Я знала уже, что до того, как попасть ко мне, он безвылазно сидел в клетке с другими собаками. Он думал, что так оно и будет до конца его жизни. Всегда так.

– Не уезжайте пока, я его сейчас при вас покормлю…

Я вынесла заранее приготовленную кастрюлю – огромную, куриного супа.

Барон стал есть ещё до того, как я опустила её на землю. Он не замечал больше никого из нас. Еда была важнее всего на свете Он ел до тех пор, пока суп не кончился, и он не вылизал дочиста, до блеска стенки кастрюли.

Он поднял голову. Белые, как у поросёнка ресницы и янтарные глаза. Взгляд был потрясённым.

Потом я поняла, что у него всегда такой потрясённый взгляд, когда он видит еду.

Через несколько дней он ходил за мной тенью, и тихо рычал на каждого, кто, как ему казалось, повышает на меня голос.

– Бароша… Оборончик… это же все свои, – уверяла я.

Нет, он их признал. Он охотно клал большую тяжёлую голову на колени и папе, и маме, и Ваське. Млел, когда его почёсывали за ухом и щурил свои янтарные глаза. Но это всё – пока я в комнате. Стоило мне выйти, как он поднимался и шёл за мной.

Папа с Васькой соорудили во доре будку.

– Хоромы, сам бы там жил, – сказал папа.

Будка была просторная, пахла свежим деревом, войлоком изнутри оббита, и вход завешен. Натянули длинную проволоку, чтобы Барон мог бегать вдоль неё на цепи. Половина сада оказалась в его распоряжении. Но когда Барон понял, что мы все уйдем в дом, а он останется тут один…. Мне кажется, он испугался, что мы не просто закроем за собой дверь, а уйдем из его жизни.

Он кинулся под окно кухни – цепь позволяла – положил лапы на подоконник и стоял так, заглядывая в окно. Стоял на задних лапах, пока мог, потом лапы уставали, он обрушивался на все четыре, отдыхал недолго и снова подымался, чтобы смотреть в окно, чтобы хоть так не терять нас из вида.

До вечера мы с Васькой занимались совершенно безобразным делом. То один, то другой подходил к окну, и, натыкаясь на молящий взгляд янтарных глаз, поднимал крышку со сковородки, чтобы взять котлету, или открывал холодильник, чтобы достать колбасу. Мы занимались «колбасометанием», чтобы утешить Барошу.

Но когда стемнело, а он все так же стоял на задних лапах, и глядел на нас, а я знала, что на улице -15, я не выдержала. Пошла и отстегнула цепь. Мне показалось, что я тетиву отпустила на луке. Бароша метнулся к двери, закрутился вокруг себя – ну что же ты, открывай скорей! И уже по-хозяйски ворвался в дом. С тех пор он спал возле моей кровати, и опустив руку, я тут же ощущала под ладонью его шелковистую голову, поднявшуюся мне навстречу, холодный влажный нос.

Отъелся он быстро. Он мёл всё – суп, кашу, хлеб – всё, что оставалось в доме съестного. Скоро рёбра на его боках перестали выступать, и пёс сделался по-настоящему могуч и статен. Ростом с крупную овчарку, налитый силой, широкогрудый…

Васька принёс картинку, изображавшую битву на Чудском озере, и сказал, что Барон чем-то похож на пса-рыцаря. И действительно, было в нём этакое…. Форма морды, ее окрас – рыжие пятна вокруг глаз, «глазницы» – напоминали рыцарский шлем.

– От свиньи в нём что-то есть, – говорил папа, трепля Барона по холке, – Ишь, как жирком оброс. И нос большой, как пятачок у поросёнка. И ресницы, вон, какие белёсые.

Мы с Васькой накупили разной амуниции – ошейник с нарядными заклёпками, поводки короткий и длинный, и никто бы теперь уже не сказал, что Барон – приютская собака. Видя откормленного, ухоженного, явно любимого, улыбающегося во всю пасть пса, люди нас спрашивали: