Татьяна Свичкарь - Инга и Барон

И сейчас на сцену выплывают в сдержанном торжестве, в кружении вальса, одна за другой – три пары… Я узнаю только самую маленькую из девочек – Аурику. Гладко зачёсаны золотые волосы. Но какое изящество, в каждом движении – у всех!

Песня-печаль. Дальняя даль.

Лица людей простые…

Вера моя, совесть моя,

Песня моя – Россия.

Время дает горестный бал

В Зимнем дворце тоски.

Я прохожу в мраморный зал

Белой твоей пурги…

…Но когда объявили Славку, он вышел совсем не торжественно. Мне показалось, он так ушел в себя, что забыл о зрителях. Будто в зале никого нет. Вечерняя репетиция..

Ему несли стул. Он сел, и каким-то особенным движением устроил на коленях гитару. Так мать склоняется над ребёнком.

Лариска даже ничего не спрашивала, она поняла, кто это. И сжала мою руку.

Сказали, конечно, что Славка будет играть, но я прослушала. Наверняка не какой-нибудь сложнейший техники «этюд номер»… Он вышел не поразить нас мастерством. Но – дарить. Он встряхнул головой, и охватил пальцами гриф.

Я думала, чудо бывает лишь раз и не повторится. Но оно повторилось, потому что играл – он.

Лунная ночь на реке. Серебряная дорожка, дрожащая на едва заметных волнах, шелест листьев, чёрных в этот час. И одинокий голос. Душа заговорила. Рассказывает об этой красоте так, будто первые видишь её, и такая она щемящая, красота этой лунной ночи – до слёз… И жизнь кажется такой короткой – не наглядеться. И так много уже прожито…

Кажется, не только я, все вокруг забыли, что концерт, люди кругом… «Да что ж это я? Ради чего живу? Чем я могу послужить этой красоте?» – спрашивал каждый себя

Он снял руки со струн…

И опять мне представилось… Мы выходит из зала к наряженной ёлке. Тысяча огоньков, сверканье дождя и игрушек… Славка приглашает меня танцевать. С ним бы я решилась даже на вальс, такой, как танцует Аурика. Ерунда, что я не умею танцевать! Мама рассказывала, она тоже не умела. Но когда в училище был вечер, там играли вальс. И когда папа пригласил её – она не могла ему отказать.

– Я его просто слушала… Его руки… Его движения… Я за ним будто летела… В его руках… Все думали, что мы оба отлично танцуем. А я просто была его тенью.

Я хотела быть Славкиной тенью.

Когда всё кончилось, я нарочно заняла очередь в гардероб так, чтобы быть одной из последних. Стояла вполоборота к лестнице. Я как-то не могла сомневаться, что он сейчас спустится. Мы должны были увидеться!

Он вышел из бокового коридора. Разговаривал с высоким парнем, ещё выше него. На шее у парня висел фотоаппарат. Когда они приблизились, я услышала, как Славка расспрашивает о съёмке, видимо, он сам увлекался этим делом. Оба были поглощены разговором.

Лариска вынула у меня из руки номерок, и через пару секунд сунула взамен шубку. Искусственный синий мех, очень мягкий. Я любила эту шубку – и за цвет (наверное, в душе все любят синий и голубой, цвет неба и воды, жизни), и за то, что когда её шили, ни одно животное не пострадало.

Славка заметил меня, и подошёл с улыбкой. Он немедленно взял шубку, и стал держать её, чтобы я вдела руки в рукава.

– Понравилось? – спросил он с улыбкой.

– Ой, вы были лучше всех! – искренность Лариски была такой, что незнакомые люди от неё шарахались. А потом привыкали.

– Нет, вы вправду самый лучший на свете, – торопливо продолжала она, – Сперва кажется – все молодцы.… Но когда вы вышли – это ж просто мороз по коже…

– Ну, нет, – засмеялся он, – По-моему, это летняя ночь, лунный свет…

Я обомлела. Оказывается, он увидел то же, что и я…

– Вы на машине? – спросил он, и тут же поправился, поняв, что об этом не стоило и спрашивать, – Подождите меня пять минут, я вас отвезу.

Мы стояли у окна в опустевшем вестибюле, и ждали его. За окном была площадь, почти безлюдная, час поздний. Только разноцветные огни от нитей гирлянд, протянутых крест-накрест. И перезвон колоколов на часовне Николая Угодника. Здесь было автоматическое устройство, и колокола звонили каждые полчаса.

– Ох, Инга, – вздохнула Лариска.

Я видела, она тоже очарована Славкой. Но не его игрой, а тем, как он высок, красив, как разговаривает с нами. Я знала, что она никогда не покусится на чужое. Если со Славкой её познакомила я – она может им только восхищаться со стороны, отвлеченно. Как картиной. Для неё он – мой. Хотя на самом деле – он свой собственный.

– Я готов, – Славка сбегал по лестнице откуда-то с верхних этажей. На нём была лёгкая чёрная куртка с меховым воротником, распахнутая. Видимо, он никогда подолгу не был на холоде, не мёрз на остановках, ожидая автобуса.

Как овечки мы пошли за ним к машине. Она была большая, тёмно-серая. Славка распахнул перед нами дверцу… Как же тепло было в салоне. А «за бортом» все минус тридцать, наверное.

– А вы где живете? – Славка обернулся к Лариске.

– Чуть дальше, чем Инга… Последняя девятиэтажка перед городским пляжем.

– Понял, – он мягко тронул машину с места.

– А вы долго учились играть? – спрашивала Лариска.

Мне показалось, он задумался на несколько мгновений.

– Меня об этом пытали журналисты. Я тогда говорил про музыкальную школу, про педагогов… Но на самом деле… У меня бабушка – балерина. А люди искусства, они, как правило, не только своё, но ещё что-то умеют. У бабушки над постелью висела гитара с большим голубым бантом, бархатным… Бабушка пела романсы… И вот, сколько я себя помню… малышу нельзя давать инструмент – хорошо, если только расстроит, но ведь и струны порвать может… Но бабушка так меня любила, что не могла отказать. Снимет гитару, положит на постель…. Мне тогда даже не хотелось взять её по-настоящему, чему-то научиться. Я стоял перед ней на коленках, трогал струны, и слушал, как они звучат.

А потом… нет, я не был фанатом. У меня есть друг, он решил научиться играть уже взрослым. Так сказать, штурмом. Играл каждый день до поздней ночи…. Пальцы изрезал в кровь. Ночью ставил у кровати ведёрко с холодной водой, держал там руку… Мне как-то легче давалось… наверное потому, что всегда, сколько я себя помню… мне ничего не интересно кроме этого.

– А вы часто выступаете? – снова Лариска.

– Я это не очень люблю. Нас в школе заставляют – концерты, городские праздники, вот, вроде как сегодня… Но я даже когда играю сам – слушаю, – и совсем уже засмеялся, – Нет, не так. Я даже когда не играю, у меня в голове постоянно звучит музыка. А уж если ноты просматриваю….

– А куда вы после школы?

Он обернулся, но взглянул не на Лариску, а на меня. Или показалось?

– Разные варианты. Скорее всего, консерватория в Москве. Меня там слушали, зовут. А может быть…

Он не договорил, задумавшись…

Дорога была почти пустынна, и к моему дому мы подъехали быстро. Славка больше ничего не ждал – ни каких-то моих ответных слов, ни договора о новой встрече. А я стояла и ещё долго смотрела вслед красным огонькам машины, не замечая, что щёки стали совсем бесчувственными от мороза.