Сергей Венедов - Игра в бирюльки

– Вот, к примеру, вы, молодые, а уважили меня, старика, ветерана Великой Отечественной, налили стаканчик… От козлов – начальников наших, которые наверху, такого не дождесся… На их сраную пенсию, что нам плотют, не накупишься. Хорошо, что Поля огород держит, с него и кормимся, с голоду авось не помрем… А еще один тута недавно, художник, любят, черти, к нам приезжать, так вот собрался в обратный путь и, вместо чтобы налить, кисточку мне свою подарил… На кой хрен она мне, в жопу вставить, чтоб на осла походить? Так их и без меня хватает.

Наверное, было бы бесполезно объяснять старику, что оба тоже вот прямо сейчас отбывают: один – в Нью-Йорк, другой – в Марсель, далече от красивой реки Оки. И когда они собрались и двинулись в сторону пристани, старик со старушкой еще долго крестили их вслед и махали на прощание с порога кривенького домишки бравым парням из города, которых не рассчитывали больше когда-либо увидеть…

Как ни странно, всю дорогу из Марселя в Париж Кранцев снова и снова крутил перед глазами эту картину с двумя славными стариками, наверняка не знавшими, где находится Франция.

Как и все чудеса, назначение Кранцева на работу в страну галлов было ниспослано небом. Как он сам решил, в качестве награды за его долготерпение и послушание. После возвращения из стажировки на далеком африканском острове его определили на службу соответственно в Африканский отдел МИД, откуда через пару-тройку лет ему суждено было выехать на работу в какую-нибудь пустынную Верблюдинию или тропическую Мартышанию, короче, в одну из точек, затерянных на карте и забытых Богом. И это считалось еще неплохо для молодого дипломата без блата. По крайней мере можно было заработать достаточно чеков с желтой полосой на покупку «жигулей» или даже «Волги», если много не тратить на пьянку. Несмотря на свой скромный московский бюджет, Кранцев, тогда еще снимавший в Москве комнату в квартире малоизвестной, бывшей, но довольно игривой киноактрисы, старался отдалить момент отъезда в столь далекие края. Впрочем, неплохой добавкой к московскому бюджету служили гонорары за переводы детективных романов в издательстве «Молодая гвардия». Кстати, именно по этой причине Кранцева быстро перевели из «оперативного» отдела в сонное Историко-архивное управление – «более подходящее место для писателей», как объяснил ему непосредственный начальник-африканист. Из архивов выехать в приличное посольство не светило вообще. Но утешением послужило то, что там Кранцев вдруг обнаружил своего старого приятеля, шумного и скандального Влада Земского, тоже засунутого в бесперспективный архив за какие-то проступки и общее инакомыслие.

Его Величество Случай явился Кранцеву в коридорах министерства в лице Генриха Ашотовича Бальяна, представительного, элегантного господина далеко не преклонного возраста. Здесь не грех напомнить, что волею все того же случая, в счастливое институтское время, то есть сравнительно давно, вихрастый Тёма Кранцев, студент третьего курса, ради подработки нескольких грошей на летних каникулах записался вожатым в мидовский пионерлагерь под Москвой. И там, представьте себе, опять же совершенно случайно, среди других пионеров своего отряда особо выделял смешливую и музыкальную Симочку Бальян. А ее папаша в это время двигался по восходящей в дипломатическом ведомстве и не раз, навещая лагерь, благодарил будущего дипломата за теплое отношение к дочке.

Спустя пять лет Генрих Бальян остался таким же подтянутым, живым и доброжелательным, как прежде. После краткого обмена ритуальными приветствиями и новостями он почти на ходу бросил ошарашенному Кранцеву:

– Вы знаете, Артем, я сейчас работаю в Марселе (то, что работает он простым генконсулом, не уточнялось) и попрошу, чтобы вас оформили ко мне в помощники, если не возражаете, конечно. Как можно быстрее. Ну, до скорого. Надеюсь, получится?!

С этими словами Бальян буквально испарился за поворотом коридора, исчез, как солнечный блик, оставив Кранцеву чувство нереальности услышанного и смутной надежды. Надежда стала еще более смутной, когда спустя несколько недель его вызвали в отдел кадров для беседы с пухловатым замначальника отдела Барабуровым и тот сразу же огорошил пришельца.

– Мы с огорчением узнали, Артем Васильевич, что вы ищете работу. И не скрою, это нас беспокоит. Если не сказать, удручает, – выдавил он через губу с важным видом.

– Удручает? В каком смысле? – только и нашелся что ответить Кранцев, невольно съеживаясь. Меньше всего на свете он хотел бы кого-либо удручать, тем более кадровиков.

– В том смысле, что вы обходными путями пытаетесь дезертировать, так сказать, уклониться от выполнения ваших нынешних обязанностей, которыми вас облачило руководство министерства и в которых оно нуждается, а вы пытаетесь пристроиться в комфортабельный Брюссель, разве не так?

– В какой Брюссель? – Кранцев уже уловил ситуацию. – Может быть, в Марсель?

– Или в Марсель, без разницы, – отозвался Балабуров.

– Даже если это и правда, то что постыдного или удручающего в таком стремлении? – Кранцев решил постепенно переходить в контрнаступление. – Я уже побывал в тропиках. Принцип ротации, сами говорили… Вот вы, например, в какой стране работали в последнее время, Фрол Лукич?

Чиновник оцепенел от наглости Кранцева. Но тот прекрасно знал, куда метил: бывший работник комсомола Балаганов, пройдя курсы в дипакадемии, был прикомандирован к посольству в теплой и прекрасной Греции, потом трудился в поте лица в холодной, но не менее красивой Финляндии, а теперь стоял на очереди в столь же приятную Канаду, хотя не владел ни греческим, ни финским языками и с трудом изъяснялся на корявом английском. Поговаривали, что, прибыв в Грецию во времена черных полковников, бравый Барабанов повел себя по образу и подобию Джеймса Бонда, без нужды резко менял маршруты на прогулках и оглядывался, как бы скрываясь от невидимой слежки, носил темные очки и шляпу, пряча лицо, и т. п. И в результате был тихо выслан из страны по просьбе властей как предполагаемый секретный сотрудник. С тех пор непобежденный Балагуров позиционировал себя как жертва современного фашизма.

– Вы здесь не шумите, Артем Васильевич, – нахмурился замнач, речь идет о вас, а не обо мне. И ваша судьба решается в данный момент…

Голос кадровика загустел, он не скрывал своего раздражения.

– Вспомните-ка, из какой дыры вы явились в Москву и были приняты в престижный вуз, – саркастически поддел он. – А сейчас мальчик из провинции чем-то недоволен? Сколько хороших москвичей могли бы занять ваше место?!

– То есть это как? – Кранцев опешил и прищурился, но Бабаранов уже осознал свою оплошность: всякая форма сегрегации не допускалась в коммунистическом СССР. Но продолжил свою демонстрацию силы: