Тамара Злобина - Бабаёжкины секреты. Сказки

В Лесу родилась Елочка,

В Лесу она росла

По всей округе Ёлочка

красавицей слыла…

А потом опять же вдвоём за столом карельской берёзы сидели, обильно вкусностями обставленном: наливочку потягивали, рябчиками и глухарями запечёными в печи-кормилице с овощами и травами подчивались. Тут и гусь я яблочками местными был, и уточка, нашпигованная овощами и травками заветными для вкуса, и для здоровья ради. И малинка перетёртая и засахаренная с цукатами, и вареники на любой вкус и выбор. Для Василисушки старалась – не для Ивашки, а она его выбрала непутёвого.

Скажете: обиделась баушка? Не без этого. Приедет зятёк дорогой в следующий раз «на охоту» заведу в чащобу и оставлю там – пусть сам по часам выбирается. Ни за что не выберется! Он и в городе меж двух сосён блукает, а уж в Лесе – тем паче.

Да не злая баушка – не злая, но проучить подлеца след, чтобы неповадно было: пусть и о других хоть иногда думает.

Баюн с расстройства так наливочки нализался, что, ткнувшись в тарелку мордочкой, уснул и всхлипывал во сне, сетуя на глушь непролазную и темноту беспросветную.

Перенесла его на лежаночку, легла ему под бочёк, да и заснула.

А что тут ещё поделаешь? Прав он – прав: темнота и глушь. Может потому Василиса и не желает сюда прибыть?

Баюн затих, а баушка всплакнула вспоминаючи о том, какой Василисушка была в девочках: нежной, доброй, как она пела, своим серебряным голоском, как говорила о своей любви к матушке, обещая, что никогда её не покинет. А едва заявился в наш Лес Ивашка-пришлый – она все свои обещания враз забыла и за ним отправилась, порушив не только свою, но и мою жизнь.

Вот и пестуй после этого дитятко родное, вот и верь его словесам бесполезным, вот и жди его возле окошечка, все глаза проглядаючи.

Ведь то ещё плохо, что не мне одной была нанесена рана глубокая: Баюн до сих простить Василису не может, а Волченя при одном упоминании о ней, слезу слизывает, ведь он, будучи тогда пёсиком несмышлёным даже спал у её ног, бегал за ней как пришитый. После её бегства стал, как пришибленный. Таким и остался по жизни. Может потому и у ведьминого источника на Луну время от времени воет?

Про себя и говорить не хочу: я ли дочечку свою не лелеяла, я ли не любила-нежила, пылинки с неё сдувала? Одна ведь растила-выращивала. Батя-то её сделал своё дело, да и и ушёл воевать-завоевания для Родины-матушки. То ли сгинул где, то ли возвернуться назад не захотел, только осталась я одна на пятом месяце тяжёлая. И всю свою любовь, всю свою нежность женскую на неё, ненаглядную перенесла, а она с Ванькой непутёвым сквозанула из Леса… А я ведь предлагала остаться им здесь.

– Как ты думаешь, маманя, что мы тут будем делась с Ванечкой? Ворон гонять? Травки по болотам разыскивать? А может лягушками торговать на рынке ближайшем? – заявила тогда моя дочурка.

– Почему бы и нет? – возразила я, – Занятия достойные – не криминальные.

– Ещё чего придумаете, маманя?! – возник Ивашка. – Как можно такую красавицу, как Василиса, в Лесе вашем непролазном прятать?! Она на подиумах должна блистать, в фильмах сниматься, на золоте кушать и на хрусталях пить!

Ах, как я хотела в тот момент энтого подлеца в полено превратить, чтобы зимой печурку топить было сподручно! Но Василиса так посмотрела на меня, и я поняла, что потеряла её. Навсегда.

После их отьёзда месяц лежмя лежала. Баюн уже к худшему готовится начал: платье моё заветное приготовил, в котором мне всего восемнадцать, веночек из цветиков моих любимых, незабудок, сплёл, всю избушку до блеска отдраил, травки сменил на новые, чтобы духу ещё больше лесного в избушке добавилось.

Этот дух и привёл меня в чувство. Села я на лежаночке своей и сказала вслух:

– И чего это ты, Еленушка, так духом пала? Ну предала тебя дочурка, бросила… Так разве ж она первая? Вспомни своего дружка-любезного, что потешился с тобой, понежился чуток, да и сбёг в неизвестном направлении. Ты же выжила тогда, оклемалась? Ну и, что из того, что из Еленушки в в Бабу-Ягу превратилась? Сколько таких баб по миру блукает? Не ты первая – не ты последняя.

Не только я – все посчитали её бегство предательством и сильно огорчились.

А что: они правы. До сих понять не могу чем умаслил её этот Ивашка-серая сермяжка? Ведь ни ума – ни фантазии. Как у нас говорят старожилы: да я бы с таким на одном гектаре не села… А Василька с ним не только села, но и живёт, и ещё к туркам, весьма ненадёжным, на отдых катается… Разве у нас в Лесе хуже? Воздух – на хвое и мёде настоян, снег белее белого, стол, какого никакие турки – даже во сне не видели.

Ну, да: бананов и кокосов у нас нету, зато малина-земляника, клюква-калина, костяника-черника, орехи и лесные, и кедровые, травы самые лекарственные и целебные… Как можно такое променять на берег турецкий?! Не понимаете? Вот и я не понимаю…

С этими мыслями я и заснула. Что снилось вашей баушке Яге не скажу, потому что это уже личное.

г. Саратов.

31.12.2010 г.

Ну, что, разлюбезный мой Читатель, чай твоя душенька теперь, довольна? Ручонки не потираешь, в предвкушении небольшого скандальчика? Наверное думаешь, растянув улыбку до ушей:

– Наконец-то эта Баба Яга уходит?!

А ещё и, знакомое до боли каждому русскому:

– Скатертью дорога!… Катись колбаской по Малой Спасской!

И не жаль совсем? Нисколечко?

Да, прав ты, прав! Жалю по киселю, что дюже кислый. Кто бы сумлевался в том? Что я, Пугачёва, шоб жалеть о моём уходе: волосьи рвать на головёнке, пеплом посыпать её же (не Пугачёву, конечно – свою головёнку), а то и того хлеще – песочком? Тем более, что Алла Борисовна только грозится каждый раз нас покинуть, а сама без своих «благодарных зрителей и почитателей» и дня прожить не может: опять вон в заграничной Софии концертирует! Привыкла, видно, к ним – к концертам энтим, дюже. Мается без обчения, сердешная. Опять-таки от ухода своего – теряет много: и рукоплесканий, и букетов охапками, и гонорара, видать, нехилого…

А мне-то терять что? Ах, пардоньте, пардоньте, любезные мои! Ну, прибедняюсь чуток – самую малость. Уж вы простите баушку… С кем не бывает?

Забредаешь иногда – чего Лес наш напраслиной гневить? И даже пару слов черкнёшь мимоходом, для разработки руки своей талантливой… Вот бы и радоваться баушке! И возблагодарить за столь щедрый подарок…

Ан, нет, гложет и гложет червь сомнения: у соседа вон, Кащеюшки, читатель косяком прёт, как голодная рыба на кормёжку. (Неужли в впрямь прикармливает чем?!) А уж оды ему хвалебные расточает, что твой Крёз брюликами сорит: так и сверкают-искрятся, так и горят всеми цветами радуги! И что важно, без счёту сорит – до сотни на один его «шедевр» приходится, а то и поболе.

Бывает читаю-перечитываю энти «шедевры» и думаю в тоске: