Тамара Злобина - Бабаёжкины секреты. Сказки

– Сколько же времени ваял его автор сей?!

И так смотрю на них, и этак, и под углом различным…

– Екарный бабай! – думаю обречённо. – Вот это монумент! Это глыбища! Мне эдакого во веки не сваять…

А по прочтении оного бежать хочется из Леса, сломя голову, куда глаза глядят: ажно пятки зудеть начинают.

Ну да, ну да, честно признаюсь: прочла очередной шедевр! Прочла. Вот и зачесалась рука наваять что-нибудь такое же глыбообразное…

Ан, нет – не выходит. Не получается глыба-то: мелочь одна пузатая выскакивает. Ещё и скалится при этом, редиска, за нос ущипнуть норовит. И ущипнула бы, да побаивается слегка: с клыка моего единственного, яд иногда капает. А чего его бояться: яд, как известно, искры не высекает? Ну разве подмочит иной раз…

Ну, что: всё ещё не признали меня?! Да Яга я! Баушка. Та самая, что перед Новым годом зятька своего любимого лягушатинкой потчевала. Да жив зятёк, жив – не сумлевайся, любезный Читатель! Что ему сдеется-то? Ведь он не просто Ивашка – серая сермяжка: он из Колобковых будет. Выбился, дармоед, во властные структуры, и нос теперь воротит: видом не видит, окаянный, слыхом – не слышит. Высоко сидит – далеко глядит: под носом что деется – не замечает.

Нет чтобы тёщеньке единственной и неповторимой помочь-подсобить: творчество её в массы, так сказать, продвинуть?! Самой всё приходится делать: я и швец, я и жнец, и на дуде игрец. Всё сама, горемычная…

А соседушки-то мои изгаляются, злорадствуют втихаря: рожи обидные корчат, слова неприветные говорят. Кикимора Болотница, подружка злокадычная, «Кулинарией из болота» всех потчует: похлёбки там всякие из грибов поганых, жаркое из лягушек. Между прочем, мой рецептик стащила, окаянная, и на всеобщее обозрение выставила. Одно слово: Кикимора! Теперь мне – убыток, а ей: респект и уважуха полная!

Кащеюшка по старой памяти ещё заскакивает время от времени на пару минут: некогда всё ему, Бессмертному. Статейки занятные тискает: «Пособие киллеру» – прозываются. Уж и книгу издавать собирается. Авторитетно так заявил на днях:

– Нужное дело затеял я, Яга! Дюже модное счас энто занятие: «мочить всех в сортире». Только делать это нужно умеючи: всякое дело творческого подходу требует! Вот я и подвязался молодежь наставлять, уму-разуму учить.

Уж и спонсиров себе подыскивает. Учитель хренов! Только не вздумай, Любезный, подписаться под энто дело! Обманет. Как пить дать, обманет! Что с него взять-то? Киллер – он и в Африке – киллер, даже прикидывающийся Писателем.

Анадысь прочла я опус Змея Горыныча: «Как Лоха развести и не попасться?» Аж слюнки потекли: мне бы так! Могёт ведь, Гад летучий! Вот я, вроде тоже летаю – на ступе, а до таких высот, как он, не дотягиваю. Как говорится: кишка тонка… А может – рожей не вышла? Ну что-то в этом роде. Стара стала – запамятовала… Вполне естественно: у Змея три головы, а след и мозга в три раза больше, и память – лучше. У меня же головушка одна-одинёшенька. Да и та беззуба совсем: единственный клык – не в счёт (к тому же он шатается и болит непотребным образом).

Смотри не подумай, Читатель, что баушка Яга завидует! Я вообще к этому не приспособленная. Да и какая может быть зависть к тому, чтобы молодой поросли мОзги баламутить киллерскими заморочками и лоховскими разводами?

Да и Кики не след завидовать: на обмане и воровстве далече не уедешь: даже в Лесе заповедном рано или поздно разоблачат и в Холодную избу посодют.

Завидовать можно тем, кто добрые дела делает. Вот если бы Горыныч писал о том, как летать учиться, или в крайнем случае аэроплощадки строить и лётные ангары! А Кащеюшка – как средства вкладывать в строительство избушек на курячьих лапках – не только мало, но и полногабаритных. Это было бы совсем другое – нужное дело. Этому и позавидовать не грех!

Вот и прикинь любезный Читатель, пораскинь своей мозгой: конкуренция огромадная, пайды (то бишь выгоды) – никакой, а нервов-то, нервов… Вот я и решила: ухожу из Леса! Ухожу, и точка! Так что радуйся, разлюбезный мой, пока не передумала! Баба Яга – натура коварная: обмануть всегда готовая. А что, тоже не лыком шита!

Колобковы-то вон как врут: ажно моя тарелочка волшебная с синей каёмочкой краснеть начинает от стыдобы, а яблочко наливное – заикаться. А мне, Бабе Яге, сам Великий Сказочник – народ, дозволение на то дал: ври, Яга, не сумлевайся. Кто умён – тот итак поймёт, а уж коли нет… На нет и суда – нет…

Скажешь: что-то больно долго Баба-Яга прощается? Говоришь: уходя – уходи? Так должна же я обсказать что, зачем и почему? Я же не Василиса-Прекрасная – дочурка моя, предательница, а Елена-Премудрая, хоть и в возрасте столь пикантном. Думаешь, что уже никому и не интересна? Ошибаешься, разлюбезный, я могу быть и молодой: моя вторая личность пока ещё в силе – в укромном месте спрятана, меня дожидаючиись.

Нечасто я её пользую, чтобы не поизносить – только по праздникам великим надеваю, но когда она на мне – всё вокруг меняется, становится таким, как много-много десятилетий назад. И, как говорится душа распахивается для прекрасного, и всё вокруг становится светлым и добрым. Разве не так? Когда ты счастлив, или хотя бы доволен, то и вокруг все, если и не счастливы, то хотя бы довольны.

В Турцию што ли мотануть, на тёплом песочке понежится в видимости моей юной? Головы покружить Буратинам богатеньким, пошиковать на их ворованные миллионы, ведь всё равно они их без пользы растранжирят. А так хоть у меня память какая-то останется.

Нет, Турция – этап пройденный. Где Ивашка побывал – там уже делать нечего.

Ну и куда же тогда направить стопы свои? В Рим, Париж, Лондон, Вашингтон? Всё едино – везде одно и то же: ложь, грязь, ненависть…

Ну не на Луну же отлететь? Там эти… Серенькие, невзрачные с глазами-блюдцами.

Ещё злобнее, ещё неприятнее, чем то, что тут на Земле-матушке.

Было бы возможно – в прошлое отправилась, когда Лес наш заповедный, был чист и светел, как слеза младенца, когда даже самый последний шакал был всего лишь маленьким и милым щеночком, когда не было печалей, и даже солнышко было теплее и светлее.

Слышала я от Сороки-трещётки, что где-то за тридевять земель, в Тридевятом царстве, в Тридесятом государстве есть такой прибор, который в любое время и место любое отправить может. Только пути в это царство давно затеряны во времени и в пространстве – заросли непроходимыми чащобами, завиты лианами толщиной в руку, оплетены паутинами крепкими.

След и этот вариант отпадает. А что остаётся? Может, кто и знает, только видать не я, хотя когда-то была Еленой-Премудрой… Ох, уж эти годы, годы. Скачут они, как упряжка лошадей. И не догнать их, и не остановить…

Ну, так уходить или нет, разлюбезные мои? В таком раздрае нонече баушка, что прямо и грех и слёзы… А где слёзы – там и уныние.