Александр Лобанов - Юнайтед. Роман

Рядом присел Валера. Он, видимо, уже всё понял. Несколько минут они не разговаривали. Валера то рассеянно листал взятый со спинки журнал об автомобилях, то, насупившись, смотрел под ноги. Артём скользил взглядом по бумажному финскому ковру и узорчатой стойке с каминными щипцами и лопаткой.

– Ну как же это так? – наконец пробурчал Валера убитым голосом.

Артём судорожно приподнял плечи и руки, изображая полное неведение, и замер в этой позе, словно парализованный.

– Ты это… не переживай. – Валера коснулся его. – Если вы останетесь, найдём, куда вас положить. А стекло мы с тобой вместе уберём, окей? Хочешь, завтра.

Артём медленно и долго кивал.

– У тебя это… вот здесь. – Валера показал пальцем себе под глаз.

За окнами зашумела подъехавшая и остановившаяся возле забора машина. Артём выглянул и, поддавшись мгновенно созревшему намерению, взял каминные щипцы и вышел наружу.

– Тёмка! – приветственно крикнула мать из отъехавшего окошка. – Как ты здесь? А зачем тебе эта хреновина?

Алла торопливо возилась с замком гаража.

– А Коля ещё не приехал, что ли? – изумлённо проворчала она, распахнув створки.

Артём ворвался в пропитанную выхлопами серую тьму гаража и ударил каминными щипцами по заднему стеклу Audi A8. Стекло осыпалось внутрь. Разлетелись искрошенные фары, обнажив светодиоды. Артём бил по крыше, по дверям машины Дмитрия, оставляя дыры и похожие на ямочки на щеках вмятины.

– Ты чего делаешь?! Дрянь! – набросилась на него сзади Ирина.

Артём с силой оттолкнул мать, и она со стоном осела на пол возле сложенных в углу коробок с инструментами. Продолжая орудовать щипцами, он оглядывал полки на стенах – не стоит ли где канистра с бензином, с ней бы он покончил всё разом, – но без света в гараже ничего не было видно.

Кто-то намного сильнее матери по-медвежьи обхватил его, вырвал щипцы и повалил. Артём решил, что вернулся отец, и неистово сопротивлялся, стремясь ухватиться за ненавистное лицо и выдавить глаза. Но бессильно цепляющиеся за врага руки почувствовали мягкую, словно первая юношеская поросль, бородку и собранные в пучок на затылке волосы.

– Вот, посиди здесь, успокойся. – Валера подтолкнул Артёма к деревянной, в металлическом завитом обрамлении скамье возле дома.

– Что произошло, ты можешь объяснить? – дрожащим голосом спросила мать. – Откуда у тебя синяк?

Артём сел. Валера вылил на его склонённую голову полканистры питьевой воды, снял футболку и оставшуюся часть вылил на себя.

– Отец?! – осенило Ирину.

Несколько минут Артём просидел на скамейке молча, не поднимая головы. От него отошли все, кроме Валеры.

– Пусть он полюбуется. – Ощутив новую волну ненависти, Артём достал телефон. Придерживаемый поповским сыном за рукав вымокшей футболки, Артём подошёл к до сих пор открытому гаражу, куда Алла не стала завозить свою машину. Нашёл выключатель и сфотографировал с трёх сторон изувеченную «ауди». Тремя отдельными сообщениями, чтобы быстрее дошли, Артём отправил снимки отцу и вышел на середину дороги, вглядываясь в поворот, ожидая, что, увидев избитую машину, отец бросится обратно.

Но Дмитрий уходил прочь. Больше всего в эти минуты ему хотелось, чтобы ни один человек, родной или чужой, не смотрел на него, хотелось приостановить своё видимое существование на неопределённое время. К счастью, если не считать единственной попавшейся навстречу машины, проулки были пусты. В предобеденный час посёлок стоял, погружённый в дремотную тишину. Даже дети перекрикивались еле слышно.

Дмитрий уходил от собственного гнева, от перекрывшего дыхательные пути злого отчаяния, от страстного желания добить, доломать, размазать по полу, переломать кости.

Артём был единственным сыном Дмитрия. В последние годы они почти не смотрели друг другу в глаза. Но драка между ними сегодня произошла в первый раз.

Будучи сам человеком скорее холодным и прагматичным, чем сентиментальным, Дмитрий не ждал пылких проявлений сыновней привязанности. Он смирился с тем, что избирательная детская любовь Артёма обошла их с матерью – ей безраздельно владели бабка с дедом. В школьные годы ни заграничные поездки, ни скорейшее удовлетворение всех капризных мальчишеских «хочу», ни почти люксовые по тем временам условия жизни – ничто не могло вызвать в Артёме ответной теплоты. Дмитрий, всегда считавший дело и действие единственным достойным выражением любых чувств, ждал не теплоты, а хотя бы благодарности, пусть невербальной. Но даже самых примитивных её проявлений не замечал.

Лет в четырнадцать Артём перестал делать родителям подарки на Новый год, а затем и на дни рождения.

Вступив в сложный переходный возраст, Артём начал устраивать выкрутасы, к которым нельзя было относиться, как к былым его детским проделкам, даже самым зловредным и подлым. Укрощать пацана по-мужски, применяя физическую силу, не позволяла мать, и Дмитрий начинал чувствовать, что не желает возвращаться вечером домой. Благо работа позволяла сокращать время, проведённое с семьёй, до минимума.

Потеря отца Артёму никогда не грозила. Дмитрий мог любить вопреки. Благодаря именно этому редкому умению их с Ириной супружеская спайка, не распадаясь, существовала уже больше двадцати лет. Артём всем подряд говорил: родители не любят друг друга, и если у него, Артёма, когда-нибудь случится любовь, он будет любить совсем иначе. Дмитрий не мог махнуть на это рукой как на бред подростка, он замечал, что Артём довольно умён и наблюдателен. От его слов Дмитрий приходил в бешенство.

Артём хотел быть непохожим на Дмитрия с Ириной во всём. Более-менее серьёзное осмысление жизни в первую очередь привело к язвительным упрёкам в адрес родителей, что у них на уме одни деньги, что они смотрят тупое американское кино, не интересуясь настоящим искусством, что все их друзья – гламурные самодовольные ублюдки, что мать, как худшие из женщин, материалистка, а отец, как худшие из мужчин, самодур. Заинтересовавшись политикой и, естественно, начав симпатизировать оппозиции, Артём объявил войну единственному доступному ему представителю власти – отцу, руководителю Департамента финансовой политики города Москвы. Выучил слово «приспособленчество», обвинял во всех несчастьях народа. Поскольку детской неприкосновенностью взрослеющий Артём уже не обладал, несколько раз ссоры с отцом едва не доходили до драки.

Дмитрий и Ирина были вовсе не авторитарны и не мешали Артёму видеть мир по-своему и заниматься, чем он хочет. Мать только сокрушалась, что с его тягой к гуманитарным наукам и языковым чутьём он отказался осваивать востребованную профессию переводчика. Неусидчивый и ленивый, Артём смог поступить только в платный Институт современного искусства. Факультет был культурологический, Артёму было удобно укрываться за этой расплывчатой специализацией, не думая о конкретике. О своём реальном увлечении он говорил немного и неохотно. Он тогда мечтал стать сценаристом, писал кинорецензии, которые иногда публиковали на сайтах для киноманов.