Антон Баков - Государство – это ты!

Единственный подчиненный капитана, матрос Мэтью, оказался искателем приключений и любителем татуировок из Канады. Андрей Матвеев, судя по всему, с детства мечтавший, но так и не сделавший себе тату, проговорил с Мэтью все время поездки. Я даже опасался, что привезу его обратно разукрашенного татуировками, как жюльверновского Паганеля. К счастью, полинезийцы татуируют себя крайне мучительным способом «шрамирования», ловко под наклоном рассекая кожу и плоть раньше каменными, а теперь стальными ножами. Кровь льется тазиками. Во всяком случае, по словам Мэтью. Так что детская мечта Андрея Матвеева все еще не сбылась.

Да, и насчет кают. Каюта была, одна, и в ней жил капитан-кок. У него даже был отдельный туалет. Находилось все это на корме, где не так кидает, когда наша скорлупка носом режет волны. Затем камбуз-рубка, с автопилотом, плитой, холодильником и обеденным столом, за которым могло поместиться не более четырех человек, тут же лесенка и люк, ведущие на палубу. Еще дальше к носу, ниже на две ступеньки, без перегородки кубрик с двухъярусной кроватью и с диванчиком напротив. На втором ярусе койки спал Мэтью. Еще ближе к носу – туалетик, в котором можно принять душ, сидя на унитазе. И за узенькой двустворчатой распашной дверцей – нос с треугольным топчанчиком по форме помещения и двумя задраенными иллюминаторами. Итак, несложно подсчитать, что на размещение шести человек у нас было два, максимум три спальных места.

Но пока все только начиналось. Запихав наши семейные чемоданы в нос, как потом выяснилось, это было гениальным решением, я поднялся на корму, где вся наша разношерстная компания наслаждалась солнцем и бескрайней пустотой ярких и абсолютно пустых небес и вод. Кстати, Острова Кука лежат в стороне от корабельных и самолетных коридоров, за трое суток плавания мы не встретили ни одного судна, ни морского, ни воздушного. Правда, до земли было рукой подать. Всего пять километров, но в глубину.

Увы, скоро выяснилось, что все наслаждаются поездкой по-разному. Бог честно разделил нашу компашку на агнцев и козлищ поровну, пополам. Первым расстался со стейками Матвеев. Затем мы едва успели ухватить за ноги нелепо перегнувшегося через бортовой поручень Матюхина. Дядя Толя деликатно уединился в единственном туалете, но наибольшим шоком для меня стала жесткая морская болезнь нашего «матроса» Мэтью. Впрочем, на судне он был просто уборщиком, помогайкой и сторожем во время длинных стоянок в порту. К 30 годам объехав полмира, Мэтью ничему не выучился и не освоил никакой профессии. Позже выяснилось, что на Пола он работал за еду, пиво и койку на яхте.

Человеку не так много нужно, чтобы возгордиться. И я гордо взирал на своих розовеньких деток, окруженных позеленевшими земляками. Меня морская болезнь тоже не коснулась, и я даже задумался, что, быть может, наша семья создана для покорения морских просторов, а не для пресной сухопутной жизни. Что ж, до опровержения этого дурацкого предположения оставалось не более двух часов.

Вечерело. Детки засиделись на корме. Рядом с ними сидел бледный, но твердый Алексеев. Матвеев страдал, сидя в камбузе, Матюхин и Мэтью – лежа в кубрике. Надо же, три Матфея на корабле! Пол уединился в каюте, нас вел автопилот. Я тоже попробовал уснуть на топчанчике в носовом отсеке. Это оказалось непросто. Через какое-то время я невольно начал перекатываться от борта к борту. Поначалу меня это даже забавляло. Но появился новый звук, это «заиграл» стеклопластик борта. «Наверное, так и надо», – думал я сквозь полудрему.

И тут мы как врезались! Меня всего окатило ледяной, как мне показалось, морской водой. «Вот тебе и стеклопластик», – подумал я, убегая от волны. К сожалению, я так энергично покинул носовой отсек, что одна из створок двери слетела с петель и упала на несчастного, распростертого в проходе. По-моему, мне все-таки удалось через него перепрыгнуть или… почти удалось.

Я распахнул дверцу капитанской каюты и прямо в заспанную рожу прокричал Полу: «Вотер, вотер!». Затем я выскочил на палубу и полетел на своих детей, вцепившихся в скамейку на корме. Стемнело, я не заметил, что палуба залита водой, и поскользнулся. Дуракам везет, и мой пируэт не закончился в океане. Дети меня поймали. «Вы знаете, где здесь спасательный плот?», – как бы невзначай поинтересовался я. И только тут заметил, что Толя Алексеев привязал себя к сиденью корабельным канатом.

Следом за мной на палубу вылезли Пол и Мэтью и стали спускать парус. Вообще-то, «Южный Крест» – дизельная яхта, но соляра стоит денег. Да и два движителя – парус и двигатель – позволяют судну развить гораздо большую скорость, чем один. Просто пока команда спала, а автопилот направлял нас кратчайшим путем к атоллу Суворова, переменчивый Тихий океан перестал быть тихим. Ветер резко усилился и погнал нашу лодочку во всю прыть. К сожалению, он же поднял волны, из-за которых я так резво кувыркался на топчанчике, а Толя привязался к скамейке. Закончилось все закономерно: волны начали перехлестывать через палубу, и наконец, нос «зарылся» в особо высокую волну. Бабах! Это я и принял за столкновение, точнее, это и было столкновение яхты с многотонным валом воды.

Корпус из стеклопластика выдюжил, в отличие от плохо задраенных иллюминаторов, которые открылись и окатили меня двумя струями морской воды. Ну, уж такой корабль. Он недалеко ушел от безалаберного неухоженного мотеля, в котором мы ночевали на Аитутаки. Очевидно, дело в том, что капитана Грина привезли в Океанию из Лондона, когда ему не было еще и двух лет. И он сумел полностью усвоить пофигизм тропиков, до которого хваленому русскому пофигизму, как до Луны, уж поверьте моему опыту.

Чего только не происходило с его задрипанной лоханью в нашем плавании. Трижды ломался дизель, порвалась тяга между автопилотом и рулем, и корабль закрутился на месте (Мэтью даже пришлось держать самый настоящий штурвал, пока Пол занимался починкой). Далеко неполный перечень наших ЧП, о других я напишу чуть ниже. А пока корабль без паруса замедляет ход, скачки на волнах становятся мягче.

Я поворачиваюсь к моим мокрым и замерзшим детям, вспоминаю бешеное родео яхты по волнам и скользкую палубу, и спрашиваю: «А если один упадет за борт, что будет делать второй?» «Прыгнет спасать его», – без тени сомнения выпаливает Стася. «Глупая, лучше потерять одного ребенка, чем двоих. Подумай, легко ли будет найти пловца в кромешной темноте среди таких волн».

Мы спускаемся вниз. И тут выясняется, кто на корабле самый невезучий. Оказывается, это Андрей Матвеев устал сидеть на стуле в камбузе и решил прилечь на диванчик. Буквально через пять минут столкновение с волной швырнуло его на пол в проход, бедняга так шабаркнулся, что даже не заметил, как на него упала дверь, а потом по нему пробежал я. Андрей жалобно постанывает, но капитан-кок-доктор Пол ставит ему диагноз: ушиб. Починив, хотя бы морально, Андрея, кэп берется за ремонт двери.