Александр Крживецкий - Далекое и близкое

Вечером в сумерках пленных вели назад в лагерные бараки. В это время, набрав камни и палки, мы, пацаны, сидели в засаде и по команде разом из-за забора атаковали фашистов. Мы мстили за всех погибших на фронтах этой всенародной войны, за тетю Дусю, у которой в боях сгинули два ее сына, за дядю Васю – танкиста, соседа с противоположной стороны улицы, сильного и красивого мужчину, чьи ноги под корень были отрезаны войной. Мы были беспощадны и жестоки.

Но однажды вечером, когда колонна пленных почти уже прошла, мы вдруг увидели, как из нашего двора выскользнула тетя Дуся, и, выпростав руки из-под фартука, протянула худому рыжеватому Гансу булку хлеба. Часовой, замыкавший колонну, вначале попытался было ей помешать, но потом повернул голову в сторону и мы увидели в свете уличного фонаря как блеснули слезы у нашего красноармейца. А тетя Дуся смотрела вслед серой колонне и осеняла ее крестным знамением.

Больше мы никогда не воевали с пленными солдатами.

В крупных городах послевоенного времени было очень много шпаны, уголовников разного калибра, сбивавшихся иногда в довольно крупные вооруженные банды. Особенно это касается южных городов. Не зря, Одессу называли «мамой», а Ростов-на-Дону – «папой» криминального мира. Не отставал от них и Краснодар.

Борьба с уголовниками велась беспощадная. Приведу только один пример.

На противоположной от моего дома стороне улицы Кирова, во дворе под номером 10, в полуподвальном помещении жила мать с сыном. Сама женщина была высокого роста и крупных габаритов, а ее сынок – тщедушного вида парень, весь в наколках и с извечной гитарой в руках.

Женщину за представительный вид народ прозвал «Царь-бабой», а ее сынка все звали просто – «Хмырь». Хмырь был профессиональным вором. Время от времени, за ним приезжал «черный воронок» и милиционеры забирали его в кутузку, как минимум на полгода. Затем он вновь появлялся, выходил на улицу с гитарой и, подпирая спиной стенку дома, весь день громко пел хриплым голосом блатные песни, неся «культурку» в массы:

Затем вновь за ним приезжали и забирали, а потом он вновь подпирал стенку и орал песни вполне определенного жанра. Такая вот круговерть.

Участковым милиционером у нас был высокий, крепко сбитый, бравый, усатый старшина, лет 45, очень симпатичный человек. Был он внимательным, добрым и очень выдержанным. Вся улица, и даже уголовники, его уважали – «за справедливость».

Однажды, старшина появился во дворе соседского дома и зашел в квартиру «Царь-Бабы». В ней оказался только блатной менестрель, хозяйка ушла по делам. Участковый достал пистолет и двумя выстрелами в упор застрелил уголовника, после чего из квартиры врача, где был телефон, вызвал наряд милиции, и сдался властям. С тех пор мы его не видели.

Нужно сказать, что урки относились ко мне, пацану, хорошо, но главное, они иногда спасали меня от мучительного чувства голода.

Был у меня старший товарищ (разница в возрасте – лет восемь) с Кубанонабережной, погоняло (кличка) у него была «Лопата». Он был прирожденным актером, театральный институт, пожалуй, мог бы ему только навредить. Всегда щеголевато одетый в серый шевиотовый костюм, на голове серая кепочка с узким козырьком и плетеной вставкой, брюки заправлены в яловые сапоги гармошкой. Когда он улыбался, его передний верхний зуб отсвечивал золотой коронкой (фиксой). Он часто приносил мне то булочки с изюмом, то жаренную куриную ножку, аккуратно завернутую в пергаментную бумагу.

Компания друзей Лопаты была под стать ему: та же вихлявая, небрежная походка, смачные виртуозные плевки сквозь зубы точно в урну, гнусавые голоса, когда они затягивали блатные песни. Небрежные рыцари малокозырок. У большинства из них на теле было множество «ценных» художественных произведений в виде татуировок. Вся их жизнь могла быть полностью описана в статьях УК РСФСР.

О, мир сумерек, трамвайных подножек, буферов, игральных косточек! Стук консервных банок, которые гоняли вместо мяча, сливался с ритмами «Рио-риты» и бешено популярной лещенковской «Муркой», записанной на рентгеновской пленке.

К чести Лопаты, он никогда не втягивал меня ни в какие сомнительные делишки, всегда прогонял, когда урки играли на деньги в карты или в «жостку» (игра, в которой одной ногой подбивают вверх круглый кусок кожи с шерстью и свинцовой лепешкой-основанием). Обычно он не пил, но, если случалось, – напивался до изумления.

Однажды мы с Лопатой шли по ночным улицам Краснодара. Освещение было неважное, но мы смогли заметить на одном из перекрестков «кодлу», примерно в десять человек, которая медленно двинулась за нами.

– Не беги, будь спокоен, – сказал мой друг. Раздался свист, послышался топот ног. Нас догоняли.

– К стене, – скомандовал Лопата, – когда мы вышли на освещенное фонарем место. Мы остановились у стены дома, прижавшись плечами, друг к другу.

Окружившая нас полукругом компания состояла из восьми взрослых мужиков, на лицах которых блуждала легкая усмешка. Этакий легкий коктейль чувств, сочетавший детское любопытство с бандитской непосредственностью.

Вперед вынырнул главарь, матерно выругался, и растянул свой рот в улыбке до ушей. Сверкнули золотые коронки на передних и нижних зубах – не рот, а целый монетный двор. Он презрительно сплюнул себе под ноги и прогнусавил: «Ну, что, падла, допрыгался!».

Лопата молниеносно выхватил из-за пояса финку и ударил противника в живот. Тот выпучил глаза, во рту у него громко забулькало, он захрипел, рухнул на колени, а затем повалился боком на асфальт, держась обеими руками за живот. Мужики ахнули и замерли. В наступившей тишине раздался спокойный голос моего друга: «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал!». Затем он неожиданно выбросил руку с ножом вперед и повел ею из стороны в сторону: «Кто следующий?». Блатные отшатнулись, а потом дружно бросились прочь.

Лопата достал платок, аккуратно вытер лезвие, и коротко скомандовал: «Пошли!». Мы степенно перешли на другую сторону улицы, завернули за угол и растворились в темноте.

Таисия Ермолова, воспитанница детского дома (семь классов образования). Во время Великой Отечественной войны служила в железнодорожных войсках (старший сержант). Сопровождала военные эшелоны с боевой техникой и боеприпасами на фронт; занималась эвакуацией раненых с фронта. Награждена высшей наградой страны – орденом Ленина и четырьмя медалями.

После войны работала освобожденным секретарем партийной организации Адыгейского консервного комбината, что в пригороде Краснодара, на левом берегу Кубани, в поселке Яблоновском. Личная ее жизнь не сложилась. Была одинока. Жила в комнатке общежития комбината. Получала повышенную пенсию республиканского значения.