Сергей Пынзарь - Воспоминания

Раз коснулось пчел, вспомнилось: однажды за рекой Чулым на лугах заливных, на одной березе отец нашел дупло с пчелами. Захотелось ему меда сладкого, пчеловодом стать решил. Дело было к осени. Взяли пилу и топор, по курье на лодке добрались до стороны, что близко к Чулыму. Там на другую лодку и вверх по течению до протоки. Чуть по протоке – и высадились на луга, на колхозные покосы. Нашли березу, стали прислушиваться: есть ли пчёлы? Отец залез, заткнул отверстие дупла. Спилили мы дерево и начали выпиливать колоду. Первый срез сделали – всё нормально. Прикинул отец, где пилить второй, немножко пропилили, вдруг отец подпрыгнул. Пила выпала из среза, и начались половецкие пляски и спринт на рекорд – догонят пчёлы чи не догонят. И ой! И ай… Неплохо покусали, но таки мы убежали. Подождали темноты, когда эти неправильные пчёлы улягутся спать, колоду чуть дальше выпилили. С километр на горбу до лодки, потом на другую, потом до дома. Увы, не перезимовали пчёлы, все передохли, не досталось нам меду.

Было в деревне всё, что нужно для нормальной жизни: начальная школа, совмещенные ясли-садик, клуб, магазин. Медпункта не было, если что – в Ежах в центральной усадьбе всё: медпункт, средняя школа, дом культуры, отдельно библиотека… Перечитав всё, что было в школьной и клубной библиотеке Успенки, помню, перешел на Ежинскую.

Много народу из Успенки не вернулось с войны, из тех, что вернулись, были безрукий, безногий, глухой, слепой. О слепом стоит отдельно. Полностью был слепой. Жил в землянке, вырытой на косогоре, с которого детвора каталась на лыжах и санках. Особо сорванцы спускались через эту землянку, используя как трамплин. Так вот этот слепой на ощупь изготавливал печки-буржуйки и трубы-дымоходы к ним отличного качества. Что склеить, починить – тоже шли к нему. Был у него особо прочный клей какой-то. Прощупывая палочкой дорогу, он ходил на прогулку, ходил на рыбалку. Ловил удочкой без всякого поплавка, по чутью. Детвора – озорники, бывало, подшучивали: идет с рыбалки, они ему ветку на тропинку. Подойдет, ветку найдет, отодвинет: «Ах вы, стервецы! Ах вы, негодники, я вам щас покажу…» Пострелята врассыпную бегут, со страху пятки сверкают.

Чуть больше года прожили мы постояльцами, но помню мало об этом периоде. У Елены два сына-близнеца, года на три старше меня. От дома далеко не ходил: по соседству, у одной бабуси, жили очень злые гуси. Эти здоровенные гуси так и норовили потрепать прохожего и в первую очередь – беззащитного малыша. Однажды напали на сестренку Галю: за волосы трепали, по земле валяли, щипали. Мама прибежала, гусей отогнала. Несмотря на гусей, нашел я друзей. Через дорогу был дом местных учителей – Новиковых Максима Андреевича и Анны Лукьяновны, учительницы первой моей. У них сын Володя и дочка Галка, они и стали моими первыми друзьями в Успенке. Еще Коля Зуев жил почти рядом. У Новиковых и играли в основном, больше в глубине огорода, что выходил к курье. Там в конце огорода – небольшая рощица, и в ней росли лопухи, борщевик сибирский. Мы очищали корешки листьев и ели. Из стеблей делали брызгалки – игра догонялки-обливалки.

С сыновьями Елены дружбы у меня не сложилось. Эти архаровцы, не знаю, почему, поступили со мной нехорошо. Однажды они сидели на завалинке, подозвали меня. «Посмотри», – говорят и показывают мне дощечку. Не успел присмотреться, мне кинули в глаза. Оказалось, на дощечке была зола. Я, естественно, в рев: ну больно же, щипет. Прибежала мама, глаза мне промыли.

У Новиковых увидел впервые первый на деревне радиоприемник «Родина», который работал от двух здоровенных батарей. К тому времени в Успенке не было электричества, не было и радиорепродукторов. Освещались керосиновыми лампами. Увидев радиоприемник, я представлял себе, что внутри живут маленькие человечки, что это они говорят и поют.

Мама моя работала в детсаде, который находился рядом. Через дорогу клуб, а через один дом – магазин. Где работал летом отец, не помню. Зимой вместе с другими он уехал на лесоразработки на Чичкаюл. Во второй половине лета в нашей семье опять родились два мальчика-близнеца. Почти ничего о них не помню. Пришла зима, малыши подрастали. Помню, дед Исай Гаврилюк играл с ними, а они улыбались, смеялись, агукали. Из Молдавии несколько раз приходили посылки с припасами: мука, фасоль, сухофрукты… Пару посылок прислал с Чичкаюла отец – сахар кусковой, фруктовый чай… Этот чай мы жевали просто так, было довольно вкусно.

Очень гостеприимны были местные. Если случалось зайти, когда они кушали, обязательно сажали за стол. Пришел новый год, помню, оказался в клубе на новогодней елке. Там подошел ко мне Дед Мороз с подарком. Два подарка достал из мешка, мне и сестренке, пряники, конфеты. Хорошо отца дома не было, влетело бы мне: их вера не позволяла ходить в клуб, от сатаны это считалось.

В марте заболел один из близнецов. Недолго поболел и сгорел в жару, умер. Говорили, что в медпункте не было пенициллина, спасти не могли. Через месяц заболел и скончался второй малыш, и опять остались из детей я да сестрёнка Галя. Пришла весна, с лесозаготовок вернулся отец, привез деньги.

Почти в конце деревни на украинской стороне, на косогоре, стояла маленькая изба, можно сказать избушка – сени и одна комната. С дворовой стороны при стене землянка – не то была, не то отец построил сразу для поросят. При избе, кроме огорода, – ничего. В комнате русская печь, бревенчатые стены и два окошка, и жуть клопов. Послали меня на другой конец деревни, к одной бабке-молдаванке, а зачем – не сказали. Бабка дала кулек, с ним и пошел домой. По дороге заглянул, вижу – порошок. Подумал мука, зачерпнул и в рот… Оказалось это дуст, травить гадов-клопов.

Купили этот домишко, переселились. Мама обмазала стены глиной, побелила. Началась жизнь в своем доме, своим хозяйством. Свой дом – своё хозяйство. Мне уже шестой год, свой дом, новые соседи, новые пацаны и новые друзья. Сначала о соседях. Наши соседи в сторону центра – хозяйство тоже крепкое, Козичи. Мы на косогоре, они наверху на ровном. Хозяин дядя Костя, хозяйка тетя Нюра. Двое детей у них: Володя, мой ровесник, и Шура, чуть меньше. Потом родилась девочка Надя, но я ее почти не помню, и младший Витя, его не помню совсем. Их единоличниками звали. Дядя Костя работал не то в сельсовете, не то в сельпо, госслужащий, получал зарплату. За тетю Нюру не знаю, может, домохозяйкой была. Чуть дальше жили учителя. Часто к ним заходил, и когда бы ни зашел, обязательно посадят за стол, да и с собой что-нибудь дадут. А потом они уехали, из памяти исчезли, а в дом поселилась семья Гаврилюка, деда Исая. Тоже депортированные из нашей деревни.

Когда окончил начальную в Успенке, пошел учиться в Ежинскую среднюю. Там, подошел ко мне один паренек и говорит: «А я помню тебя. Мы жили в Успенке, потом переехали в Ломовицкое». Сразу за домом дяди Кости стоял дом Сергея Клотчик. Из детей старший Толя, матерщинник и курящий махру с детства, младшая Галя. Не так давно она написала мне в «Одноклассниках». Теперь в друзьях, переписываемся. Сказала, что брата нет давно. Наверно, у них я и ошивался больше всего и чувствовал себя почти как дома. Очень дружелюбная и хлебосольная семья. Дядя Сергей работал на конеферме, дома постоянно кони, от него запах крепкой махры и лошадей.