Сергей Пынзарь - Воспоминания

Ещё чудь дальше, за болотом, в сторону от улицы, на отшибе – семья Ермолая. Много детей: Коля, Рая, Люба… С Колей я дружил, хоть и старше меня лет на пять. Вместе ходили на охоту, а в Раю, наверно, был влюблен: при виде ее краснел, бледнел, терялся, заикался. И там я как дома был, даже лучше чем у дяди Сергея, а дяди Кости и того. Они соседи, мы, пацаны, иногда вздорили, а, как известно, из-за детей соседи, бывает, скандалят.

После нашего косогора была низина, пустое место. По весне там от талых снегов долго стояла вода, потому никто не строился. За низиной – маленький домик, тоже переселенцы, почти ничего не помню о них, наверно, жили недолго, переехали. Потом хозяйство крепкое деда Филипа, охотника и рыбака, за его огородом в лесу косогор, а там в норах жили барсуки. Дед Филип ловил их. У Филипа двое детей старше меня и два близнеца чуть младше. Один из детей, дядя Ваня, – мой спаситель. Кабы не он, не писал рассказы теперь я. Но это было позже. Теперь я дружу в интернете с сыном дяди Вани Виктором Козичем. За дедом Филипом опять пусто. На этом месте чуть позже построился дядя Ваня. Потом дом семьи Чемортан, тоже из высланных. У него две дочери – Оля и Валя. Обеих нет давно уже – вернулись на родину в Молдавию в соседнее село, тут и жили до кончины.

В Успенке всего семей двенадцать жили из высланных. На нашей стороне мы – Пынзари, Гаврилюки, Чемортан, семья Ботнарюк, еще одна семья на берегу Ермолаева болота, не помню фамилию. И на самом краю нашей магалы еще семья. В другом конце, на Мугулёвщине, на косогоре три семьи построили себе землянки: Поплавский Тимофей – руководитель местной ячейки «свидетелей Иеговы», одна одинокая молодая, чуть позже там построил себе землянку Ротарь Вася. По улице в избах семья Пописташ, еще одна семья и один домик – одинокая женщина. В Ежах, в центральной усадьбе, помню две семьи Кристя, жили почти у берега речки Ежинки. Эти гостеприимные, хозяин Кирилл – добрый человек, часто к ним ходил, с его детьми дружил. Чуть наискосок, через дорогу от нас жила баба Ирина Шадура. Женщина маленько не такая, чуть шепелявая хохлушка. Помню, приносила отцу заточить пилу. А еще, когда злилась, помню ее слова: «Уууу, чейти ня усские!» После бабы Ирины крепкое старинное хозяйство, потом бугор, и там землянка Василия, того самого слепого мастера – золотые руки. Правда, никто не звал его по имени. Кроме слепоты, у него еще позвоночник был искривлен, потому все называли Горбатым. За бугром овраг, вдоль оврага тропинка к курье, на скоп Козичей – место купания всей округи. За бугром дом старика совершенно глухого, потом еще дом, и последний дом тети вроде Авгинья, если не ошибаюсь с именем.

Вскоре к нам в землянку попросился жить на время Вася Ротарь. Мы бедные, а они еще беднее. Собирался рыть землянку рядом с барсуками, передумал. Вечно жаловался что голодный, насквозь больной, но думаю, больше ленивый и с хитрецой. Боже мой, как они жили в нашей тесной землянке! Буржуйка да лежанка, и стол поставить некуда. Жена у Васи, Вера Флоча, да двое детей: Костя на два года младше меня и Валюся грудная еще. Однажды зашел к ним в землянку, родителей дома не оказалось. Валюся, вся голая с ног до головы, какашкой вымазана, вымазан и Костя. Построил Вася себе землянку в яру, где Поплавские, и переселился.

Мы стали хозяйство наживать. Купили поросят, в землянку поселили. Построили сарайчик, купили телочку, кур завели. Отгородили небольшой участок для грядок со стороны улицы. На грядках капуста, морковка, лук, свекла, помидоры… Недавно снились эти грядки – цветы там садил. Подле дома я свой садик организовал. Помню, притащил и посадил с лугов кусты смородины, уже и не помню какие еще кусты, и вроде березку и цветы. Огород наш на косогоре, почва смытая, глинистая, урожаи не ахти. Отец жердями огородил пустующий в низине участок, мама вскопала целину лопатой. Урожая картохи стало много, места под полом не хватало – вырыли на улице погреб. Подросла и отелилась телочка, появилось молоко. Поросята подросли, тайно кололи. Тайно потому, что были обязаны шкуру сдавать, а без шкурки – какое сало? Когда кололи, я из дома убегал, было жалко. Была у нас среди прочих любимая курочка ряба. Собрались секир-башка ей на суп. Когда узнал, я такое устроил, такую истерику закатил – башкой об забор долбился. Такой вот уродился: находил под проводами погибших птичек, домой приносил. Хоронил, крестики ставил, оплакивал.

Так, потихоньку, жизнь налаживалась. Только с хлебом нехватка. Зерна из колхоза почти не давали, покупать не на что. Пекли хлеб черный, половину картошки добавляли в тесто. Клейкий такой получался.

Подрос я, пришло время, пора трудовая, пошел в первый класс. Школа в деревне небольшая – две учебные комнаты, да коридор с печкой, да хозяйственная и учительская одновременно. В одной комнате, большой проходной, вместе учились третий и четвертый классы, учитель Максим Андреевич. В другой – малышня и первая учительница Анна Лукьяновна. Помню уроки пения: поет нам песню о Щорсе, а у самой слёзы на глазах. Провинившихся оставляли после уроков, такое наказание было. Попал и я однажды под это, весь извелся от нервов. На переменах и уроках физкультуры – беготня, физкультура и лапта. Была в школе маленькая библиотека. Не забывается одно из поступлений книг, одна из них о животных с красивой обложкой. Не передать мое желание получить ее первым.

К тому времени оба моих родителя работали на ферме с телятами. После уроков я не домой а на ферму. Надо было гнать телят на водопой на курью. После помогать убирать в телятнике, а со второго класса и теплое пойло ведрами таскать. Сено для телят привозили санным путем с колхозных лугов, что за Чулымом. За соломой для подстилки на поля ездили сами. Рядом в ямах силос брали на прокорм. Нередко кормов не хватало, кормили соломой и березовыми вениками, которые заготовляли летом. Падежа, однако, не допустили ни разу. Только один раз в лесу подрались два бычка, и один запорол другого. Сходили за начальством, составили акт. Вместе с нами работал и Вася Ротарь. Вечно от работы отлынивал, жаловался, что голодный, больной, нет сил работать. Работал недолго, ушел вроде сторожить. Еще труднее с кормами было для личных подворий. Сено заготавливали по кустам, по неудобьям. С приходом морозов по льду косили фишку. Потом был год такой, вообще не разрешили косить для себя. Косили тайно, стожки ставили, прятали. Вывозили зимой по ночам на себе санками – не дай бог увидят. Правда, в тот год колхоз нам выписал воз сена. Помогал колхоз мукой, иногда и мясом.

Приходило лето, каникулы. Тут уж на целый день пасти телят по лесам, лугам и полям. Со второго класса уже сам в одиночку с утра до вечера с телятами. С собой тормозок – бутылка молока и кусок хлеба. Однажды упустил стадо в уже зрелую пшеницу. Выгоняю их с одного конца, пока выгоню всех, они, гады, с другого конца заходят. Бегал так, пока от отчаяния, от обиды не упал. Когда очнулся, все мои телята уже наетые отдыхали – которые на краю поля, а часть и в пшенице.