Александр Чигаев - «Прощание славянки»

Тут её мамаша перепугалась. Запахло антисоветчиной. Меня они видели первый раз в жизни, и никто не мог поручиться, что я не сдам их нашим спец органам. Это и сыграло решающую роль.

– Ша, ша, тише, зашипела Рахиль Моисеевна. Хочешь замуж, бери этого гоя, только не говори потом, что я тебя не предупреждала, когда он тебя бросит с детьми, или от пьянства умрёт под забором, что произойдёт совсем скоро. Они же без водки жить не могут. И, вообще без венчания с раввином я тебя никуда не отпущу. Сегодня суббота и раньше, чем завтра и говорить не о чем.

Тут Белла подняла свои прекрасные глаза и многозначительно посмотрела на меня. Не мог же я подвести девушку, которая сразу и окончательно поверила мне и в меня. Раввин, так раввин, хоть Папа Римский, какая разница.

– Сегодня вечером я со своими родителями зайду к Вам, и мы обо всём договоримся, сказал я. Пошли Белла на вокзал за билетами на завтра.

Взял её за руку, и мы вышли на улицу. Не мог же я её оставить дома, как было поверить своему счастью так быстро. Ещё, каких-то несколько часов назад, я и не помышлял о женитьбе. Я был ошарашен, опьянен и очень взволнован. Ни купейных, ни плацкартных билетов в кассе не оказалось. Такое впечатление, что вся страна передвигалась по железной дороге, только в общих вагонах. Я предлагал любые деньги за купейные места, ну это громко сказано, любые деньги, в кармане у меня их было не много, но всё равно, пришлось брать билеты в общем вагоне. Обратно мы пошли к моим родителям. Белла взяла меня под руку и прижалась ко мне. Моё сердце выскакивало из груди. Я ещё сильнее захромал. Догадайтесь с первого раза почему. Вон, Ленка заулыбалась, сразу догадалась почему, но этого момента, близости, конечно, мне пришлось дожидаться, ещё целую неделю. Мои родители выслушали эту новость спокойно. К этому моменту из всех детей я остался один в живых. Братья погибли на фронте в самом конце войны. Две похоронки пришли почти одновременно. А сестра во время войны скончалась от энцефалита, она была на Дальнем Востоке со своим мужем. Опять только Иван выжил из нашего рода, но на мне и весь Иванов род остановился. Хотя нет, остались потомки, о них я позже расскажу. Мать побежала за Короваем и рушником. Они с отцом взяли икону и благословили нас. Белла ни минуты не колебалась и поцеловала икону. Мне на душе стало спокойно. Моя женщина отныне и на веки. Мы впервые поцеловались. Прошло много лет с этого момента, а её поцелуй я до сих пор ощущаю и поныне. Передать это невозможно. Мои родители засобирались и хотели нас оставить одних, но Белла до того покраснела, от неё можно было затопить печь без дров и я пошёл с ней гулять по городу. Нога болела так, что выть хотелось, но любовь из нас делает совершенно других людей. В эти минуты я мог взобраться на любую гору мира, а здесь какие-то ничтожные боли в раненой ноге. Вечером мы с моими родителями отправились к новым родственникам. В их квартире пахло чесноком, жареным луком и прогорклым рыбьим жиром. Приняли нас относительно спокойно. Рахиль Моисеевна представила своего мужа. Он оказался без правой руки, вместо неё у него был протез. Поздоровался он с моими родителями левой рукой.

– Лейб Давидович Шварц, профессор консерватории, в прошлом знаменитый скрипач, Вы, должно быть, слышали до войны о нём. Какие афиши, как его принимала публика. Но вот шальная пуля, когда он выступал на фронте с концертом перед солдатами. Один выстрел, нет руки, в скрипке пуля, я потом Вам покажу её и пропал великий музыкант.

Тёща моя пыталась сказать на корявом французском пару фраз, что б добить моих родителей своим аристократическим поведением. На что мой папуля, ни сколько не смущаясь, на чистом французском, поправил её фразы и добавил.

– Мадам, у Вас прекрасная дочь у меня хороший сын, пусть они будут счастливы.

Не знаю, поняла ли она, что сказал мой отец, но она была полностью обескуражена. Как этот бородатый мужик мог говорить отлично на французском языке и иметь такие гусарские манеры.

Тогда тёща принялась ко второй части своего надуманного триумфа. Она подошла к комоду и достала из него золотой царский империал, позвала тестя и сказала.

– На, передай Моне золотой червонец, пусть Белле к утру сделает обручальное кольцо, да, и ещё вот кусочек цепочки пусть и мужу её сделает кольцо, хотя на его лапищу может и не хватить, пусть добавит, я потом рассчитаюсь. Тесть выскочил из комнаты, побежал выполнять приказания жены. Тут настала очередь выступить и моей матушке.

– Мы не обдергаи с улицы. Мы приличные люди.

И из того места где обычно женщины держат свои драгоценности, из-под сердца, для пошляков из бюстгальтера, быстрым движением достала свёрток. Развернула его. Из коробочки достала бриллиантовый гарнитур. Серьги и кольцо. Поклонилась Белле и сказала.

– На, прими дочка, от нас с отцом, на долгую память. А что касается обручальных колец, то это прерогатива мужа. На, сынок, два обручальных кольца, тебе и дочке нашей Беллочке.

По-видимому, мой тесть хотел услышать до конца триумфальную речь своей жены, так как задержался в коридоре и зашёл обратно в комнату с открытым ртом. Но это ещё не всё. Мы сели за стол. На столе стояла фаршированная рыба, варёная курица, жареная рыба, форшмак, бутылка белого грузинского вина и огромная бутылка водки. Отец мой зашёл в переднюю и принёс плетеную корзинку, которую взял с собой из дома. Достал большую банку чёрной икры, балык и бутылку коньяка. Отец с работы никогда ничего не приносил домой, чёрную икру я никогда в своей жизни не ел. Как он понял, что именно сегодня она понадобится, я не знал. Мои мысли были о Белле, так я у него и не спросил об этом, да, теперь уже и не важно. Когда они узнали, что я ещё и врач, до этого, просто, не было момента им сообщить, то всю свою спесь они, наконец, отбросили. К водке никто не прикоснулся, а вот по рюмке коньяка мы выпили. Так прошло моё сватанье. Быстро и красиво. Рахиль Моисеевна отказалась отпускать свою дочку со мной, и я с родителями отправился восвояси. Ночь оказалась сильно длинной. К своему стыду, а может быть и к праведности своей, женщин я ещё не знал, хотя мне было уже почти двадцать четыре года. В наше время меня бы выставили на смех, но я был целомудренней, чем Адам, до вкушения яблока. Всю ночь я метался по своей холостяцкой постели, я так желал свою Беллу, что, просто сходил с ума. Клянусь Вам, со мной это было впервые. С утра я ходил по дому, как в воду опущенный, всё время, поглядывая на часы, а они шли медленно, медленно. Жизнь вокруг меня остановилась. Родители поглядывали на меня и улыбались, что меня ещё больше раздражало. Но вот часы пробили десять раз, и я помчался, правда, немного хромая к своей любимой. Взлетел на второй этаж, и в передней столкнулся с людьми в непонятных одеждах. Они были одеты в длинные чёрные сюртуки, белые рубашки. На голове большая чёрная шляпа, из-под которой свисали длинные вьющиеся волосы. Они мне дружно поклонились и поприветствовали меня на не понятном мне языке, очень похожем на немецкий язык, но точно не по-немецки, так как я хорошо говорил на этом языке. Это был идешь. Я обнял Беллу, она очень смутилась. Нас подвели к человеку, закутанному в белое покрывало, к которому все обращались – ребе. Всё время, раскачиваясь, он начал читать молитву, я так думал. То, что он говорил своим гортанным голосом, я не слушал, потому, что не понимал ни слова, но все рядом стоящие, периодически, что-то восклицали, как бы в знак согласия. Меня поразил запах исходящий от раввина, что-то он мне напоминал, я напрягал память, но ничего путного мне в голову не приходило. Этот запах я запомнил на всю жизнь. Я очнулся от того, что в спину меня толкнула моя будущая тёща и сказала.